Search results

On the African continent, the usage of mobile money, an innovative, new form of financial service, is expanding rapidly. According to the World Bank's,1 Global Findex Database 2014, 13 countries with the highest user bases in proportion to the population (>10%) were all located in sub-Saharan Africa. Mobile money, a typical model of FinTech industry, is regarded as a practical alternative to the classical banking system. Due to the minimal requirements for its financial service infrastructure, mobile money services are expanding rapidly across developing countries. The widespread usage of mobile money services in Africa is viewed as a meaningful progress in financial innovation in that the service was formed on the back of local demand. The companies distributing the service in this case took a bottom-up approach in developing the platform. The new service, now expanding from developing countries to well developed countries, shows how innovative solutions to a local problem could engender a completely new type of service that could be applied globally. Therefore, we need to assess the current usage pattern of the service and try to understand its impact on the consumer banking service in Africa and beyond.

Land-use and land-cover change (LUCC), which is a general term for the human modification of the Earth's terrestrial surface, increasingly gains attention in the scientific community, due to its vast global extent and the role it plays in the Earth system functioning. About one third to one half of the global land surface has been modified by humans, and these changes are highly interrelated with many environmental, economic and social processes and problems. However, studies on LUCC processes are often challenged by the complex nature and unexpected behavior of both human drivers and natural constraints. Many studies tend to focus either on the human or the environmental part of LUCC systems, thus neglecting the interrelationships and responses among these two components. Many aspects of complexity can be overcome by a multi-agent based approach, whose design allows an integrated representation of the feedbacks, hierarchies and interdependencies of the coupled human-environment system of LUCC. A multi-agent simulation model (GH-LUDAS - GHana Land Use DynAmic Simulator) was developed to model this coupled human-environment system in a small-scale catchment in Ghana, thereby providing a simulation tool to predict land-use/cover patterns as related to socio-economic indicators. Apart from pure prediction, the aim of the model is to explore alternative future pathways of LUCC under selected policy, demographic and climatic conditions in order to provide stakeholders with support for making better-informed decisions about land resource management. Multi-agent based modelling is an approach to design computational models for simulating the actions and interactions of autonomous individuals (i.e. agents) in a network, with a view to assessing their effects on the system as a whole. Thus, agent-based modeling can be regarded as a bottom-up modeling approach, as the behavior and interactions of single agents are specified, and complexity is considered to emerge from these specifications. Following this mindset, GH-LUDAS consists of four modules, which represent the main components of the human-evironment system of LUCC. The Human Module consists of collections of human agents (i.e. farm households), which are endowed with a set of attributes and autonomous behavior templates (i.e. the Decision Module), regulating land-use related decisions in response to the human agent's attributes and those of its environment. The Landscape Module consists of collections of individual landscape agents (i.e. land patches of size 30 x 30 m), which are characterized by biophysical attributes and ecological mechanisms, which work in response to human decision-making and natural constraints (e.g. crop yield, land-cover change). The Global-policy Module consists of a range of external parameters, which allow the exploration of alternative future pathways of LUCC, and which relate to attributes of both human and landscape agents. The ability to provide an integrated representation of these components is one of the strengths of this approach, and its flexibility allows the upgrading and modification of processes where these have not yet been considered. The developed model was applied to a small-scale catchment in Upper East Ghana, the Atankwidi catchment, which covers an area of about 159 km 2 . Spatially explicit data were obtained from an ASTER image, digitalmaps, an extensive land cover inventory and intensive household surveys. Field data were used to specify attributes and calibrate behavioral submodels of households and land patches. Considered external factors were the policies of dam construction and credit access, demographic changes, and rainfall change. Simulation outputs consist of a spatially and temporally explicit land use/cover map, visual graphs, and export files of selected land-use and livelihood indicators. These convenient output visualization tools, together with the user-friendly interface of GH-LUDAS, allow stakeholders to simulate and analyze selected scenarios, which can serve as a basis for discussion and communication among stakeholders and policy-makers. Simulation results suggest that, among others, the policy of dam construction had much less effect on average annual income than that of credit provision, although it is the much more costly option in comparison to a credit scheme. Furthermore, a decline in annual rainfall seemed to trigger a shift towards cash cropping and non-farm activities, which could compensate for the losses in harvest caused by decreased precipitation. All simulated spatiotemporal data developed by these simulations can be used for further scientific analyses using GIS and statistical packages, thereby providing a basis for further understanding of local LUCC processes in Northern Ghana. ; Ein agenten-basiertes Modell zur Simulierung von Landnutzungs- und Landbedeckungsänderungen im Einzugsgebiet des Atankwidi in Nordost-Ghana Landnutzungs- und Landbedeckungsänderungen, die die durch den Menschen verursachte Modifizierung der Landoberfläche der Erde bezeichnen, erfahren zunehmende Aufmerksamkeit in der wissenschaftlichen Welt, aufgrund ihres weltweiten Ausmaßes und der Rolle, die sie für die Funktionsweise der Erde spielen. Zwischen einem Drittel und der Hälfte der Landoberfläche sind bereits durch menschliche Einflüsse verändert worden, wobei diese Änderungen wichtige Wechselbeziehungen mit ökologischen, ökonomischen und sozialen Prozessen und Problematiken aufweisen. Studien, die sich mit Landnutzungs- und Landbedeckungsänderungen befassen, repräsentieren die KomplexitätmenschlicherVerhaltensweisen und ökologischer Bedingungen oft nur in unzureichender Weise. Viele Studien tendieren dazu, nur eineKomponente des ökologischen Systems, das ausmenschlichen wie aus umweltbedingten Prozessen besteht, zu erfassen, und vernachlässigen dabei die Wechselbeziehungen zwischen diesen beiden Komponenten. Der agenten-basierte Modellierungsansatz hat die Fähigkeit, viele Eigenschaften von komplexen Systemen zu integrieren, und ermöglicht die Modellierung von Rückkopplungen, Wechselbeziehungen und skalen-abhängigen Prozessen des ökologischen Systems. In dieser Arbeit wurde ein agenten-basiertes Modell namens GH-LUDAS (Ghana - Land Use DynAmic Simulator) entwickelt, das Landnutzungs- und Landbedeckungsänderungen sowie zugehörige sozio-ökonomische Indikatoren in einem Flusseinzugsgebiet desWhite Volta in Nord-Ghana simuliert. Das Ziel desModells ist sowohl die Prognostizierung von Landbedeckungs-/Landnutzungsänderungen als auch die Evaluierung von möglichen Zukunftsverläufen unter gegebenen politischen Maßnahmen, demographischen Veränderungen sowieKlimawandel. Die Simulierung solcher Szenarien kann die Entscheidungsfindungen lokaler Akteure bezüglich Landnutzung unterstützen und als Ausgangspunkt für Diskussionen unter lokalen Entscheidungsträgern dienen. Der agenten-basierte Modellansatz kennzeichnet sich durch die Modellierung der Aktionen und der Interaktionen einzelner Individuen (i.e. Agenten), deren Spezifikationen in komplexe Phänomene auf Systemebene resultieren. Agenten-basierte Modellierung kann daher als ein 'bottom-up approach' bezeichnet werden, da die Systembeziehungen nicht auf oberster Ebene spezifiziert werden, sondern von den Prozessen zwischen einzelnen Agenten reguliert werden. Dieser Philosophie folgend, gliedert sich GH-LUDAS in vier Hauptmodule. Das soziale Modul besteht aus einer Kollektion von menschlichen Agenten, die landwirtschaftliche Haushalte repräsentieren, und die mit einer Reihe von Attributen und Entscheidungsalgorithmen ausgestattet sind. Diese Algorithmen, die innerhalb des Entscheidungmoduls spezifiziert sind, regulieren Reaktionen auf persönliche wie auf umweltbedingte Attribute und Prozesse. Das Umweltmodul besteht aus landschaftlichen Agenten, die aus Pixeln von 30 m x 30 m bestehen, und die mit eigenen Attributen sowie ökologischen Mechanismen, die auf menschliche Entscheidungen sowie auf natürliche Prozesse reagieren (z.B. Ernteertrag, Landbedeckungsänderungen), ausgestattet sind. Das globaleModul besteht aus einer Reihe von externen Parametern, die von Modellnutzern reguliert werden können, und die Attribute von menschlichen und landschaftlichen Agenten direkt beeinflussen. Die Fähigkeit, diese Komponenten zu verbinden und miteinander zu integrieren, ist eine der Stärken des agenten-basierten Ansatzes, und seine Flexibilität erlaubt die Integrierung von Prozessen, wo diese (noch) nicht berücksichtigt worden sind. Das Modell wurde speziell für das Flusseinzugsgebiet des Atankwidi in Nordost- Ghana entwickelt, das eine Fläche von etwa 159 km 2 aufweist. Räumlich explizite Daten wurden auf der Basis eines ASTER Satellitenbildes, digitalen Karten, einer weiträumigen Bestandsaufnahme von Landbedeckung, und fokussierten Haushaltsbefragungen generiert. Auf diesen Felddaten basierend, wurden die Attribute sowie die reaktiven Mechanismen menschlicher und landschaftlicher Agenten spezifiziert und kalibriert. Die externen Parameter des Modells umfassen Maßnahmen, die Dammbau und Kreditvergabe betreffen, sowie demographische Veränderungen und Reduzierung des jährlichen Niederschlags. Die Ausgabe der Modellsimulationen erfolgt durch eine zeitlich und räumlich explizite Visualisierung von lokaler Landbedeckung/Landnutzung, Graphiken, und exportierbaren Dateien einer Auswahl an Systemindikatoren. Diese Bandbreite von Ausgabemöglichkeiten, in Kombination mit einer benutzerfreundlichenModelloberfläche ermöglichen beteiligten Akteuren, ausgewählte Szenarien zu simulieren und zu analysieren, und kann zur Diskussion und Kommunikation zwischen Akteuren und Entscheidungsträgern beitragen. Die Resultate von bereits simulierten Szenarien deuten unter anderem darauf hin, das die Strategie des Dammbaus eine geringere Wirkung auf durchschnittliches Einkommen hat als dieMaßnahme der Kreditvergabe, obwohl ersteres die bei weitem kostspieligereMaßnahme darstellt. Desweiteren zeigt sich, dass eine Reduzierung des jährlichen Niederschlags eine Verlagerung auf marktfähigere Agrarprodukte (cash crops) und nichtlandwirtschaftliche Einkommensstrategien auszulösen scheint, die die Reduzierung des Ertrags, verursacht durch die geringere Niederschlagsmenge, kompensieren. Alle simulierten zeitlichen und räumlichen Daten können weiteren wissenschaftlichen Analysen in GIS- und Statistik-Programmen unterzogen werden, und zu einer Erweiterung des Verständnisses von lokalen Landnutzungsund Landbedeckungsänderungen in Nord-Ghana beitragen.

Im Allgemeinen ist die Kennzeichnung "palästinensische Flüchtlinge" – mit einer Bezugnahme auf das Rückkehrrecht – denjenigen PalästinenserInnen vorbehalten, die im Kontext der Kriege von 1948 und 1967 geflohen sind oder aus ihren Häusern vertrieben wurden, aber auch deren Kindern, Adoptivkindern und Enkelkindern. Etwa ein Drittel dieser äußerst heterogenen Gruppierung lebt immer noch in den so genannten "palästinensischen Flüchtlingslagern", die in den 1950er Jahren durch das Hilfswerk der Vereinten Nationen für Palästina-Flüchtlinge im Nahen Osten (UNRWA) gegründet wurden. Die Debatte über die BewohnerInnen der palästinensischen Flüchtlingslager ist nach wie vor in die Debatte über "die palästinensischen Flüchtlinge" eingebettet und wird somit weitgehend determiniert. Sowohl in den Medien als auch im wissenschaftlichen Diskurs ist diese Debatte oft durch vage, homogenisierende, harmonisierende, aber auch essenzielle und politisch aufgeladene Beschreibungen charakterisiert. Dabei basieren die umstrittenen Definitionen meist auf verwirrenden Konzepten, die sich typischerweise auf die administrativen Kategorien der UNRWA stützen und nicht in einen konkreten soziohistorischen Kontext eingebettet sind. Diese Doktorarbeit verfolgt das Ziel, - auf der Grundlage empirischer Daten – das homogenisierende Bild über die "palästinensischen Flüchtlinge", sowohl im sozialwissenschaftlichen Diskurs als auch in den Diskursen, die in den verschiedenen Gruppierungen von PalästinenserInnen und in den jeweiligen Familien in den Flüchtlingslagern im Westjordanland gepflegt werden, zu analysieren. Dabei wird empirisch fundiert aufgezeigt, in welchen Diskursen und kollektiven Gedächtnissen eine Homogenisierung vorgenommen wird. Des Weiteren werden die Konsequenzen dieser Homogenisierung dargelegt. Der theoretische und methodologische Ansatz orientiert sich an den Arbeiten von Bogner und Rosenthal, die die sozialkonstruktivistische Biographieforschung und die Figurationssoziologie von Norbert Elias verbinden. Die für die Datenerhebung und -auswertung angewandte Forschungsmethode basiert auf den von Rosenthal vorgestellten methodenpluralen Verfahren, in denen teilnehmende Beobachtungen, biographisch-narrative Interviews (mit dem Ziel von Fallrekonstruktionen), Experteninterviews, Familieninterviews und Gruppendiskussionen kombiniert werden. Im Zentrum der Arbeit stehen zwei familiengeschichtliche Fallstudien. Es handelt sich dabei um zwei muslimische Familien, die in zwei verschiedenen Flüchtlingslagern wohnen und signifikante Unterschiede im Hinblick auf ihre konkreten Erfahrungen im Kontext der Flucht von 1947/49, aber auch in den langfristigen historischen und transgenerationalen Konsequenzen zeigen. Diese Familien stellen zwei verschiedene Typen dar: Der erste Typus zeichnet sich vor allem durch das seit mehreren Generationen verfolgte sozio-ökonomische Etablierungsprojekt aus. Der zweite Typus hingegen repräsentiert eine Familie, die sich an parteipolitischen Organisationen oder an einem "Prestige-Projekt" im Sinne Max Webers orientiert. In transgenerationeller Hinsicht hat die ältere Generation, die sowohl im Dorf vor 1948 als auch danach im Flüchtlingslager eigene Erfahrungen macht, ein ambivalentes Verhältnis zu den vorherrschenden kollektiven Diskursen. Bemerkenswert ist die Wirkmächtigkeit kollektiver Diskurse, insbesondere des islamisch-orientierten Diskurses, der das Alltagsleben der Communities in den palästinensischen Flüchtlingslagern weitgehend bestimmt. Eine Konsequenz der Unterwerfung unter die wirkmächtigen kollektiven Diskurse in den palästinensischen Flüchtlingslagern ist, dass es den Interviewten oft nicht gelingt, ungehindert über ihre eigenen Erfahrungen zu erzählen. Dies erschwert es ihnen, die belastenden und teilweise traumatisierenden Erfahrungen in ihren Familien zu verarbeiten oder zu bewältigen. ; The label "Palestinian refugees" with reference to the right of return is generally reserved for those Palestinians who have fled or were displaced from their homes in the context of the wars of 1948 and 1967, but also for their children, adopted children and grandchildren. Approximately a third of this extremely heterogeneous grouping is still living in the so-called "Palestinian refugee camps" established in the 1950s by the United Nations Relief and Works Agency for Palestine Refugees in the Near East (UNRWA). The debate on the residents of the Palestinian refugee camps remains embedded in and shaped by the debate on "the Palestinian refugees" in general. This debate – in the media as well as in scientific discourse – is often characterized by vague, homogenizing, harmonizing, essentializing and politically charged descriptions. Mostly, the controversial definitions are based on confusing concepts which are typically grounded in UNRWA's administrative categories and are not embedded in a concrete socio-historical framework. This doctoral thesis uses empirical data to explore the homogenizing image of "the Palestinian refugees" in social science discourses, as well as in the public and private discourses that are maintained within different groupings of Palestinians and within the families concerned in the refugee camps of the West Bank. Furthermore, it examines in which discourses and collective memories homogenization takes place, and the consequences of this. The theoretical and methodological approach is inspired by the work of Bogner and Rosenthal, who integrate social constructivist biographical research following the tradition of Berger and Luckmann with Michel Foucault's discourse research and Norbert Elias's figurational sociology. The research method used for data collection and evaluation is based on Rosenthal's methods and consists of ethnographic participant observation, biographical-narrative interviews and biographical case reconstructions. The empirical findings of family-history case studies of two Muslim families living in two different camps show significant differences in their concrete experiences in the flight context of 1947/49, but also in the long-term historical and transgenerational consequences. These families represent two different types. The first type is characterized primarily by the socio-economic establishment project being followed since generations. The second type, in contrast, represents a family that is oriented on party political organizations or on a "prestige project" in Max Weber's sense. In transgenerational aspects, the older generation – with experiences in the village before 1948 and later in the refugee camp – has an ambivalent attitude to the dominant collective discourses. Remarkable is the strong influence of collective discourses, especially the Islamic-oriented discourse, which widely determines the everyday life of the communities in the Palestinian refugee camps. One consequence of submission to the predominant discourses in the Palestinian refugee camps is that the interviewees are often unable to freely narrate their own experiences, which makes it difficult for them to process (or cope with) the stressful and sometimes traumatizing experiences within their families.

En la actualidad, es común hablar de fenómenos migratorios, en la medida en que es más frecuente la integración de grupos minoritarios que solicitan reconocimiento del Estado como miembros de la sociedad, respeto de sus derechos y la participación en los procesos democráticos desarrollados en el lugar al cual son integrados. Este fenómeno lo conocemos como multiculturalismo. Se puede identificar, como fuente de diversidad cultural la coexistencia dentro de un determinado Estado de más de una nación2. Por lo tanto, un país que contenga más de una nación se denominará estado multicultural y cada cultura constituirá las minorías no sobre la totalidad si no como la confluencia de varios actores. Este fenómeno cuenta entre sus principales causas: las conquistas, las invasiones de una comunidad cultural por otra y la cesión de una comunidad imperial a otra, lo que obligo a que estos grupos minoritarios fueran integrados de manera involuntaria. Las incorporaciones voluntarias ocurren cuando culturas diferentes deciden unirse y crear una confederación para beneficio mutuo. Otra fuente de pluralismo cultural es la inmigración, un país es pluralista cultural cuando acepta personas de otras culturas y respeta ciertos aspectos de su cultura étnica. Estos grupos minoritarios se diferencian de las minorías nacionales en tanto ni son naciones ni tampoco ocupan tierras, conservan su familia y se integran voluntariamente. En efecto, un Estado es multicultural como consecuencia de la colonización, la conquista o la federación de varios grupos nacionales o puede ser un Estado poli étnico por causa de la inmigración individual. Así mismo, se pueden identificar casos de marginación de mujeres, gays, lesbianas y discapacitados que traspasa la frontera étnica y nacional, presentes en la la cultura mayoritaria y en los Estados nación. Estos individuos, constituyen movimientos sociales que se encuentran en situación de desventaja. Por lo tanto, pueden ser muy similares las exigencias de justicia que plantean tales movimientos como los grupos étnicos y nacionales habida cuenta que son excluidos y marginados en virtud de la diferencia. En otras palabras, las minorías nacionales las constituyen sociedades distintas y potencialmente gobernadas e incorporadas a un Estado más amplio, los grupos étnicos se integran por los migrantes que abandonan su país para incluirse en una sociedad. ; At present, it is common to speak of migratory phenomena, insofar as it is more frequent the integration of minority groups that request recognition of the State as members of society, respect for their rights and participation in the democratic processes developed in the place to which they are integrated. We know this phenomenon as multiculturalism. The coexistence within a given State of more than one nation can be identified as a source of cultural diversity2. Therefore, a country that contains more than one nation will be called a multicultural state and each culture will constitute the minorities not over the whole but as the confluence of several actors. This phenomenon has among its main causes: the conquests, the invasions of one cultural community by another and the transfer of one imperial community to another, which forced these minority groups to be involuntarily integrated. Voluntary incorporations occur when different cultures decide to join and create a confederation for mutual benefit. Another source of cultural pluralism is immigration, a country is cultural pluralist when it accepts people from other cultures and respects certain aspects of its ethnic culture. These minority groups differ from national minorities in that they are neither nations nor do they occupy land, conserve their family and voluntarily integrate. In effect, a State is multicultural as a consequence of the colonization, conquest or federation of several national groups or it can be a poly ethnic State because of individual immigration. Likewise, we can identify cases of marginalization of women, gays, lesbians and disabled people that crosses the ethnic and national borders, present in the majority culture and in the nation states. These individuals constitute social movements that are at a disadvantage. Therefore, the demands of justice posed by such movements such as ethnic and national groups can be very similar given that they are excluded and marginalized by virtue of the difference. In other words, national minorities are different and potentially governed societies and incorporated into a broader state, ethnic groups are integrated by migrants who leave their country to be included in a society.

With the development of digital technology, most familiar processes are changing. Without information technology, it is already impossible to imagine either medicine or the field of education. Big data and artificial intelligence come to almost every area of society, everything around is becoming "smart". According to the forecasts of the participants of the St. Petersburg International Economic Forum, held in 2019, the global market for products using artificial intelligence and advanced information technologies can grow by almost 17 times by 2024. A national strategy for the development of technologies in the field of artificial intelligence and information technologies has been prepared in the Russian Federation, and a detailed action plan has been integrated into the national program "Digital Economy". Digitalization today covers almost all aspects of the interaction of the citizen and business with authorities. Digitalization of business processes takes place, technologies are introduced into the activities of industrial enterprises, in the organization of public services and financial institutions.Aim. Consider the technology of blockchain, its origin, advantages and disadvantages, as well as the possibilities and prospects of using this technology.Materials and methods. As part of the materials and methods, one should point to an analysis of the theoretical foundations of the blockchain technology, the practical results of its implementation and use in various fields of activity: from public life to business. Since it is blockchain technology that occupies a special place among the promising information technologies and is increasingly used in business, as well as government, and will undoubtedly affect the familiar picture of the world, how the Internet has changed the world of information exchange in its time.Results. The article makes an attempt to assess the origin, current state, the possibilities of using blockchain technology, as well as its impact on traditional business processes and socio-economic transformation as a result of the digitalization process.Conclusion. It is believed that blockchain technology can be a real breakthrough in the field of finance, secure databases and the reliability of certain facts. For the largest foreign and domestic companies, this is not just a concept from an approximate future, but now it is part of the business, and the future life of society as a whole depends on how well it is to use and manage blockchain technology. ; Введение. С развитием цифровых технологий меняется большинство привычных процессов. Без информационных технологий уже невозможно представить ни медицину, ни сферу образования. Большие данные и искусственный интеллект приходят практически в каждую сферу жизни общества, все вокруг становится «умным». По прогнозам участников Петербургского международного экономического форума, проходившего в 2019 году, мировой рынок продуктов с использованием искусственного интеллекта и перспективных информационных технологий к 2024 году может вырасти почти в 17 раз. В Российской Федерации подготовлена национальная стратегия развития технологий в области искусственного интеллекта и информационных технологий, а детальный план действий интегрирован в национальную программу «Цифровая экономика». Цифровизация сегодня охватывает почти все стороны взаимодействия гражданина и бизнеса с органами власти. Происходит цифровизация бизнес-процессов, технологии внедряются в деятельность промышленных предприятий, в организацию государственных услуг и финансовых учреждений.Цель исследования. Рассмотреть технологию blockchain, ее происхождение, достоинства и недостатки, а также возможности и перспективы применения данной технологии.Материалы и методы. В составе материалов и методов следует указать на анализ теоретических основ технологии blockchain, практических результатов ее внедрения и использования в различных сферах деятельности – от общественной жизни до бизнеса, так как именно технология blockchain занимает особое место в ряду перспективных информационных технологий и находит все большее применение в сфере бизнеса, а также государственного управления и, несомненно, повлияет на привычную картину мира, как в свое время Интернет изменил мир обмена информацией.Результаты. В статье делается попытка оценить происхождение, текущее состояние, возможности использования технологии blockchain, а также ее влияние на традиционные бизнес-процессы и социально-экономическую трансформацию в результате процесса цифровизации.Заключение. Считается, что технология blockchain способна стать настоящим прорывом в области финансов, защищенных баз данных и достоверности тех или иных фактов. Для крупнейших зарубежных и отечественных компаний это не просто понятие из приближенного будущего, а уже сейчас часть бизнеса, и от того, насколько грамотно подходить к применению и управлению технологией blockchain, зависит и будущая жизнь общества в целом.

The article analyzes some aspects of British colonial policy evolution in India in the 1920s. Denote after the First World War, the crisis prompted the British leadership to take certain steps to reform the traditional colonial mechanism. The political and administrative changes that took place in the interwar period in British India, to a large extent laid the foundation formed within the political system of the independent Indian state. One of the important consequences of the First World War was a significant change in the old world order, as well as the formation of a fundamentally new features of world politics. Woodrow Wilson proclaimed the principle of national self-determination coupled with a general change in the balance of power in the international arena could not affect the status of the major colonial system and cause certain changes in relation to the colonies by the major European states.A typical example of systemic change have become the processes taking place in the largest colonial empire, created by the United Kingdom. They were limited mainly to the gradual strengthening of centrifugal tendencies that led, eventually, to the transformation of the British Empire in the British Commonwealth of Nations. In the case of "white" dominions, this evolution is quite fit into the outline of the liberal part of the British colonial ideology assumes empowering self-possession with a substantial part of the European population. Another was the policy in the case of most Asian and African colonies, where the population was considered a priori political and intellectual elite of the UK as a failure to the progressive development and independent political existence.In the first decades of XX in some colonies began the process of active folding of the ideological doctrine of national liberation and the formation of mass political organizations expressing these aspirations. At the same time, the United Kingdom, faced as a result of the war with certain internal difficulties and the limited financial and economic resources has been forced to adjust the form and control methods colonies towards their greater efficiency. Changes in the colonial policy followed by the clash of different political lines and very complex discussions at various levels and in various segments of the British social and political system. ; В статье проанализированы отдельные аспекты британской колониальной политики в Индии в 1920-е годы. Обозначившийся после Первой мировой войны кризис побудил британское руководство предпринять определенные шаги по реформированию традиционного колониального механизма. Политические и административные изменения, произошедшие в межвоенный период в Британской Индии, в значительной степени заложили фундамент формирования политической системы независимого индийского государства. Одним из важных последствий Первой мировой войны стало существенное изменение прежнего миропорядка, а также формирование принципиально новых черт мировой политики. Провозглашенный Вудро Вильсоном принцип национального самоопределения вместе с общим изменением баланса сил на международной арене, не могли не сказаться на состоянии колониальной системы и вызвали определенные изменения в отношении к колониям со стороны крупных европейских государств. Типичным примером подобных изменений стали процессы, происходившие в крупнейшей колониальной империи, созданной Великобританией. Они были связаны, главным образом, с постепенным усилением центробежных тенденций, приведших, в конечном счете, к превращению Британской империи в Британское Содружество Наций. В случае с «белыми» доминионами эта эволюция вполне вписывалась в контуры либеральной британской колониальной идеологии, предполагающей расширение прав и возможностей территорий со значительной частью европейского населения. Принципиально иной характер имела политика в отношении большинства азиатских и африканских колоний, население которых, по мнению политической и интеллектуальной элиты Великобритании, было неспособным к прогрессивному развитию и независимому политическому существованию. В первые десятилетия XX в. в некоторых британских колониях начался процесс активного складывания идеологической доктрины национального освобождения и формирования массовых политических организаций, выражающих эти устремления. В то же время Великобритания, в результате войны столкнувшаяся с определенными внутренними трудностями и ограниченными финансово-экономическими ресурсами, была вынуждена скорректировать форму и методы управления колониями в сторону их большей эффективности. Изменения в колониальной политике сопровождались столкновением различных политических линий и весьма сложными дискуссиями на различных уровнях и в различных сегментах британской общественно-политической системы.

Raising of problem. The most important economic fact of our time is that we are living in an era of growing income inequality. Globalization and technological boom only increase the income gap of different segments of the population. The main reason of economic inequalities in many countries of the world is the strong links between government officials and business structures. The new type of economic system which is called crony capitalism undermines the centuries–old tenets of a free market economy. So there is a rising actuality of systematization of all negative effects of this type of economic system in the world.Purpose. On the basis of carried-out research, it will determine the features and economic consequences of crony capitalism system in the different countries of the world.Conclusion. The analysis suggests that crony capitalism generates significant economic rents, which result in a misallocation of resources and lower incentives for wealth creation. In addition, the corruption constitutes a considerable impediment to growth and development. The most damaging aspect of crony capitalism is its tendency to discourage equitable distribution of resources and income adjustment at a time when such traits are central to economic success. Crony capitalism promotes monopolization of economy, the growth of social injustice and inequality, creating obstacles for development of entrepreneurship, degradation of healthy competition and provokes corruption. Authors regard a fundamental solution of this problem in rising of effective anticorruption practices of the world countries that will have a multivectorial influence in the scale of international business. ; Постановка проблемы. Наиболее важным экономическим фактом нашего времени является то, что мы живем в эпоху растущего неравенства доходов. Глобализация и технологический бум только увеличивают разрыв в доходах разных слоев населения. Основной причиной экономического неравенства во многих странах мира является существование тесных связей между правительственными чиновниками и бизнес-структурами. Новый тип экономической системы – клановый капитализм, подрывает многовековые принципы свободной рыночной экономики. Это обусловливает актуальность систематизации всех негативных последствий этого типа экономической системы в мире.Цель. На основании проведенных исследований определить особенности и экономические последствия кланового капитализма в разных странах мира.Вывод. Результаты анализа свидетельствуют о том, что клановый капитализм порождает значительную экономическую ренту, что приводит к нерациональному распределению ресурсов и к меньшим стимулам создания богатства. Кроме того, коррупция является серьезным препятствием для роста и развития. Наиболее разрушительным аспектом кланового капитализма является тенденция препятствовать справедливому распределению ресурсов и регулированию доходов в то время, когда такие черты экономики являются главными для экономического успеха. Клановый капитализм способствует монополизации экономики, росту социальной несправедливости и неравенства, создает препятствия для развития предпринимательства, приводит к деградации свободной конкуренции и провоцирует коррупцию. Кардинальным способом решения данной проблемы, по мнению авторов, является использование действенных антикоррупционных практик стран мира, которые будут иметь многовекторное влияние в масштабах международного бизнеса. ; Постановка проблеми. Найбільш важливим економічним фактом нашого часу є те, що ми живемо в епоху зростаючої нерівності доходів. Глобалізація і технологічний бум лише збільшують розрив у доходах різних верств населення. Основною причиною економічної нерівності в багатьох країнах світу є існування тісних зв'язків між урядовими чиновниками та бізнес-структурами. Новий тип економічної системи – клановий капіталізм, підриває багатовікові принципи вільної ринкової економіки. Тому зростає актуальність систематизації всіх негативних наслідків цього типу економічної системи в світі.Мета. На підставі проведених досліджень встановити особливості та економічні наслідки кланового капіталізму в різних країнах світу.Висновок. Результати аналізу свідчать про те, що клановий капіталізм породжує значну економічну ренту, що призводить до нераціонального розподілу ресурсів і до менших стимулів створення багатства. Крім того, корупція є серйозною перешкодою для росту і розвитку. Найбільш руйнівним аспектом кланового капіталізму є перешкоджання справедливому розподілу ресурсів і регулюванню доходів в той час, коли такі риси економіки є головними для економічного успіху. Клановий капіталізм сприяє монополізації економіки, зростанню соціальної несправедливості і нерівності, що створює перешкоди для розвитку підприємництва, деградує вільну конкуренцію і провокує корупцію. Кардинальне вирішення цієї проблеми автори бачать у використанні дійових антикорупційних практик країн світу, які матимуть багатовекторний вплив у масштабі міжнародного бізнесу.

Статья посвящена анализу наиболее сложных и интересных аспектов ведения коллективных переговоров по заключению тарифных договоров и производственных соглашений в Федеративной Республике Германии. В своей статье автор подробно раскрывает содержание принципа свободы объединения и принципа тарифной автономии, на которых основывается правовое регулирование коллективных переговоров. Автор не ограничивается рассмотрением законодательства ФРГ, регулирующего проведение коллективных переговоров, но учитывает также его соотношение с международными стандартами труда и правом Европейского Союза (далее — ЕС). Особое внимание уделяется Директиве Совета ЕС 94/45/EC 22 сентября 1994 г. «Об учреждении Европейского Производственного Совета на предприятиях уровня Содружества и в группах предприятий уровня Содружества с целью осуществления процедур информирования работников и консультаций с работниками». В статье затронуты особенности специального статуса членов объединений работодателей. Многие немецкие объединения работодателей закрепили в своих учредительных документах, что их член вправе получить специальный статус, в соответствии с которым тарифные договоры, заключенные объединением работодателей, на него не распространяются. Однако объединение работодателей представляет ему те же услуги, что и иным своим членам, а организация, имеющая специальный статус, обязана выплачивать членские взносы. Автор не только раскрывает содержание специального статуса члена объединений работодателей, но и указывает позицию Федерального Трудового Суда, рассмотревшего дело о законности включения подобных положений в уставы объединений работодателей. Автор исследует основные тенденции и перспективы развития системы коллективно-договорного регулирования трудовых отношений и практики коллективных переговоров в Германии, а также возникающие при этом противоречия. С одной стороны, в результате децентрализации коллективных переговоров вопросы, которые ранее регулировались тарифными договорами, становятся предметом производственных соглашений, заключаемых на уровне предприятия. В то же время в связи с ростом влияния права ЕС на правовую систему ФРГ и возникновением большого числа транснациональных корпораций, осуществляющих деятельность на территории двух или более стран ЕС, заключаются производственные соглашения, регулирующие условия труда работников одновременно в Германии и других странах ЕС. Статья представляет интерес для специалистов и широкого круга читателей, интересующихся социальным партнерством и трудовым правом Германии. ; The article is devoted to the analysis of complicated and interesting aspects of conducting collective negotiations on concluding tariff contracts and production agreements in the Federal Republic of Germany. The author scrutinizes the principle of freedom of association and the principle of tariff autonomy which serve as a basis for the legal regulation of collective negotiations. The author does not reduce to the German legislation regulating collective negotiations but compares them to the international standards of labour law and EU law, with an emphasis on Council Directive 94/45 On the Establishment of a European Works Council. The paper touches upon specific features of the special status of the members of the employers' association. Many German associations have stipulated in their constituent documents that their members are entitled to a special status and the tariff contracts made by the employers' association do not spread to it but the employers' association provides the same services as to its members and the organization with a special status is to pay member fees. The author does not reveal the features of the special status of the member of the employers' associations but points to the opinion of the Federal Labour Code which studied the case as to the legality of including new similar provisions to the charters of employers' associations. The author studies the trends and perspectives in the development of the system of the regulation of labour relations in regulating labour relations in Germany and accompanying disputes. On the one hand, the decentralization of collective contracts result in the issues having been regulated by tariff agreements have become the subject matter of industrial agreements concluded at the lever of a company. However, as EU law increases its influence on the German legal system and a large number of transnational corporations emerge, industrial agreements are concluded regulating the working conditions in both Germany and other EU countries. The article may be of interest for specialists an a wide range of readers interested in social partnership and German labour law.

With the term human capital different economists determine "stock of knowledge, which can be economically evaluated and has been captured by individuals." In the first place, these are qualifications, gained either in the system of qualification or either through professional experience. In the wider meaning this conception grasps numerous trumps, which can be carried into effect by individual in the marketplace and can be shown by employee as a potential sources of advantage: for example physical appearance, good manners, way of life and state of mind or even good medical condition. In such manner by the opinion of OECD human capital would unite "knowledge, qualifications, competence and individual characteristics, which relieve creation of personal, social and economic welfare." Conception of human capital is not entirely original, but it has achieved enormous success among international institutions and western governments, not only because it propose a strategy of permanent development as its advocates suggests, but because economical justifies education; what is in the eyes of decision makers only valid justification. Prevailing doctrine in pedagogy and education today has a focus in the theories of human capital. These theories, although full of ideological prejudices, reflect very real tendency of modern capitalism to mobilizing a far greater number of values to their double aspects of factors of production and merchandise. Because of the pressures of global competition, in which knowledge be-comes deciding element of competition, the cycle of knowledge rotate faster. More important becomes development of new products and services, their fast transfer to production or wider usage and simultaneous education and training of individuals in the way that they are able to include in the new product environment and use new products. Lisbon? If educational and research organizations, especially uni¬versities will try to stay important factor in the cycle of knowledge they will have to improve and innovate their educational technology and become more dynamic. In this moment they lose monopoly over creation and transfer of knowledge in the society of knowledge. Lisbon´ s goals and strategy (2000) gives us the answers to the question how EU can be competitive in long term and at the same time preserve European model of life. That means a balance between economical, social and environmental goals. ; Razvoj človeških virov je zadnja desetletja prevladujoča pedagoška doktrina. Slovenija je bila v mednarodnih raziskavah (Human Resources Report od 1998 do 2001) vključena v proučevanje človeških virov. S tako imenovanim indeksom HDI (poprečno število let šolanja, zdravje in bruto družbeni proizvod na glavo prebivalca). Te mednarodne primerjave za Slovenijo niso bile laskave. Drucker P. (1993) je v devetdesetih letih 20. stoletja je trdil, da vstopamo v družbo znanja, kjer osnovni ekonomski vir ne bodo le ekonomski kapital, naravni viri in delovna sila, temveč znanje in da bodo nosilci znanja odigrali ključno vlogo. Uspešnejša bodo tista podjetja, ki bodo bolje upravljala z znanjem in znanje znala poiskati, zavarovati, porazdeliti po podjetju, izkoristiti, itd. Odločilno vlogo pri razvoju Slovenije ima razvoj človeških virov (Černetič 2002, 478).V današnjem času se poudarjajo lastnosti, ki niso neposredno povezane s kapitalom kot materialno dobrino, ki je, mimogrede, vladal predolgo. Še vedno igra denar vodilno vlogo, vendar se vse bolj uveljavlja tudi znanje in z njim povezane izkušnje, talent in ustvarjalnost, ki veljajo za vrlino oz. bogastvo, ki bo zaznamovalo prihodnost. Pomen človeškega razvojnega dejavnika narašča skladno z vlogo, ki jo imajo pri globalni konkurenčnosti znanje, inovativnost, ustvarjalno izkoriščanje in obvladovanje informacij, organizacija in vodenje ter drugi kakovostni dejavniki. Narašča pomen infrastrukture in institucij, ki omogočajo mobilnost in prilagodljivost delovne sile ter njeno vseživljenjsko učenje. Spreminja se tudi vsebina človeškega razvojnega dejavnika. Poleg individualnih lastnosti, kot sta izobraženost in zdravje posameznika (človeški kapital), narašča tudi pomen socialnih odnosov, ki se oblikujejo v interakcijah med ljudmi (socialni kapital). Na vprašanja v članku je EU poskušala na institucionalni ravni odgovoriti z t.i. Bolonjsko reformo visoko šolskega in univerzitetnega izobraževanja. Ta reforma je trenutno v t.i. postsocialističnih novih članicah EU praviloma neuspešna. EU ne zagotavlja dosega t.i. Lizbonskih ciljev. Krog znanja - cycle of knowledge- ni zaokrožen.

Diese Arbeit beschäftigt sich mit, in der Praxis relevanten, Themen im Zusammenhang mit Verrechnungspreisen. Jedes Kapitel für sich stellt seine eigene Forschungsfrage dar. Es wird bei Bedarf auf einzelne Kapitel verwiesen, dennoch ist es dem Leser möglich, ein einzelnes Kapitel für die Beantwortung der Frage heranzuziehen. Es handelt es sich dabei um folgende Forschungsfragen: Kann eine Anwendung geheimer Vergleichsdaten im Zuge einer Betriebsprüfung für Zwecke einer Verrechnungspreisberichtigung im Zusammenhang mit der Wahrung des österreichischen Steuergeheimnisses erfolgen? Kapitel 2 beschäftigt sich vor allem mit der Verwendung von "secret comparables" sowohl in Österreich als auch im internationalen Vergleich. Welche innerstaatlichen Vorschriften würden gegen die Verwendung von "secret comparables" sprechen? Wie hat der betroffene Abgabepflichtige die Möglichkeit, sich davor zu schützen? Gibt es zur Anwendung von "secret comparables" Alternativen (zB anonymisierte Vergleichsdaten)? Die Parteistellung im Verständigungsverfahren. Welche Rechte und Pflichten haben die Parteien? Dass im Verständigungs- und Schiedsverfahren der Partei keine Parteistellung zukommt, ist nichts Neues. Die OECD hat jedoch empfohlen, der Partei mehr Rechte einzuräumen, da dies für eine schnellere und effizientere Abwicklung eines Verständigungs- und Schiedsverfahrens hilfreich wäre. Mit dem EU-Besteuerungsstreitbeilegungsgesetz hatten viele die Hoffnung, dass der betroffene Steuerpflichtige die lang ersehnte Parteistellung erhält. Doch warum dies nicht umsetzbar ist und welche Konsequenzen sich daraus ergeben, wird in Kapitel 3 näher erläutert. Begründet eine ausländische Gegenberichtigung eine Rechtskraftdurchbrechung im Sinne der verfahrensrechtlichen Vorschriften? Bei Verrechnungspreiskonflikten geht es oftmals um eine Berichtigung aufgrund der Missachtung des Fremdvergleichsgrundsatzes. Wird eine Berichtigung oftmals im Zuge einer Betriebsprüfung vorgenommen, entsteht für den betroffenen Steuerpflichtigen eine Doppelbesteuerung. Der andere Staat muss eine Gegenberichtigung des Gewinns vornehmen. Aber auf welcher rechtlichen Grundlage nimmt der Staat die Gegenberichtigung vor? Denn die Rechtskraft des betroffenen Bescheids ist mit höchster Wahrscheinlichkeit bereits eingetreten. Welche Möglichkeiten bietet das innerstaatliche Recht zur Durchbrechung einer Rechtskraft? Oder gibt es hierfür keine relevante Bestimmung und es muss auf Alternativen zurückgegriffen werden? Kann mit der neuen Regelung des Missbrauchstatbestandes iSd § 22 BAO eine aggressive Steuerplanung vermieden werden? Kapitel 5 beschäftigt sich mit dem neuen Tatbestand des Missbrauchs gemäß § 22 BAO. Das Ziel der Bestimmung ist es, aggressive Steuerplanung künftig zu vermeiden. Doch welche Auswirkungen hat die Änderung des Missbrauchstatbestandes und wird dies ausreichen, um Fairness zu schaffen? Mit einem praxisrelevanten Beispiel soll außerdem verdeutlicht werden, was eine aggressive Steuerplanung in der sozialen Gesellschaft auslöst. Welche Folgen ergeben sich aus einer Verrechnungspreisberichtigung im Zuge einer Betriebsprüfung trotz rechtsverbindlichem Auskunftsbescheid gem. § 118 BAO bzw. Verrechnungspreisauskünften nach § 7a EU-AHG? Damit der Steuerpflichtige/die Steuerpflichtige Rechtssicherheit im Zusammenhang mit Verrechnungspreisthematiken erhält, hat dieser die Möglichkeit bei der zuständigen Behörde einen rechtsverbindlichen Auskunftsbescheid kostenpflichtig zu beantragen. Kann nun im Zuge einer Betriebsprüfung der Verrechnungspreis, für den ein Auskunftsbescheid vorliegt, geändert werden? Welche Folgen würden sich daraus ergeben? Was würde im Zuge einer Betriebsprüfung im anderen Staat mit dem erlangten Auskunftsbescheid passieren? Österreich müsste eine Gegenberichtigung vornehmen und würde daher gegen den Auskunftsbescheid handeln. Kapitel 6 wird auf den Auskunftsbescheid und die daraus resultierenden Folgen näher eingehen. Wird das neue Bundesgesetz zur Streitvermeidung innerhalb der Europäischen Union beitragen? Das EU-Besteuerungsstreitbeilegungsgesetz befindet sich aktuell noch im Entwurf. Es bleibt abzuwarten, ob noch Änderungen bis zum Inkrafttreten vorgenommen werden. Dennoch wurde im Zuge dieser schriftlichen Arbeit der Entwurf herangezogen, um die einzelnen gesetzlichen Bestimmungen näher zu erläutern. Anhand der Erläuternden Bemerkungen zum Gesetz wurden die Interpretationen hinzugefügt. Zudem wurde auch der Vergleich zur EU-Richtlinie und den Empfehlungen der OECD geschaffen. ; This thesis examines practical questions concerning transfer pricing. Each chapter has its own exploratory focus and is self-contained. If necessary, relevant chapters are linked. The following questions are explored: Is it possible to use secret comparables for comparison during a tax audit to verify the settlement price while adhering to Austrian fiscal secrecy regulations? Party status during the mutual agreement procedure: What are the rights and obligations of each party? Is a foreign report an infringement to procedural rules? Is it possible to prevent aggressive tax planning by using the new law iSd § 22 BAO? What are the consequences of a transfer price correction during a tax audit despite a positive disclosure notice acc. § 118 BAO or transfer price disclosure acc. § 7a EU-AHG? Will the new federal law (EU-BStbG) help prevent conflicts within the European Union? ; Belinda Klugmayer ; Wien, FH Campus Wien, Masterarb., 2019 ; (VLID)3673865

HOBERG, GEORGE, sous la direction de. La capacité de choisir : Le Canada dans une
nouvelle Amérique du Nord. Par Denis Michaud 441LACOMBE, SYLVIE. La rencontre de deux peuples élus : comparaison des ambitions
nationale et impériale au Canada entre 1896 et 1920. Par François Charbonneau
442MCBRIDE, STEPHEN. Paradigm Shift: Globalization and the Canadian State. By Dennis
Pilon 445MCANDREW, MARIE. L'immigration et diversité à l'école. Le débat québécois dans une
perspective comparative. Par Phyllis Dalley 447HOWLETT, MICHAEL, ed. Canadian Forest Policy: Adapting to Change. By Wyn Grant
448ADAMS, DUANE, ed. Federalism, Democracy and Health Policy in Canada. By Daniel
Cohn 449LEESON, HOWARD A., ed. Saskatchewan Politics: Into the Twenty-First Century. By
Paul G. Thomas 451CAMERON, DAVID R. AND GRAHAM WHITE. Cycling into Saigon: The Conservative
Transition in Ontario. By Steve Patten 452FEREJOHN, JOHN, JOHN N. RAKOVE AND JONATHAN RILEY, eds. Constitutional Culture
and Democratic Rule. By Michael Lusztig 453HIBBING, JOHN R. AND ELIZABETH THIESS-MORSE, eds. What Is It about Government
That Americans Dislike? By Gus diZerega 454WINOCK, MICHEL. La Belle Époque. La France de 1900 à 1914. Par Pierre Simonneau
456MENDELSOHN, MATTHEW AND ANDREW PARKIN, eds. Referendum Democracy: Citizens,
Elites, and Deliberation in Referendum Campaigns. By David Stewart 458IGNATIEFF, MICHAEL. Human Rights as Politics and Idolatry. By Brian Orend 459RIOUX, JEAN-FRANÇOIS, sous la direction de. La sécurité humaine : une nouvelle conception
des relations internationales. Par Miguel de Larrinaga 460BALME, RICHARD, DIDIER CHABANET ET VINCENT WRIGHT, sous la direction de. L'action
collective en Europe. Par Bernard Jouve 463COHEN, LENARD J. Serpent in the Bosom. The Rise and Fall of Slobodan Miloševic«. By
Stanislav Kirschbaum 466DUSSOUY, GÉRARD. Quelle géopolitique au XXIe siècle? Par Juan-Luis Klein 467RASHID, AHMED. L'ombre des taliban. Par Sami Aoun 468LÉGARÉ, FRANÇOIS. Terrorisme. Peurs et réalité. Par Dany Deschênes 470TAYLOR, CHARLES. Varieties of Religion Today: William James Revisited. By Robert
Meynell 472BALIBAR, ETIENNE ET GÉRARD RAULET, sous la direction de. Marx démocrate: Le
manuscrit de 1843. Par Étienne Cantin 473PANITCH, LEO. Renewing Socialism: Democracy, Strategy, and Imagination. By Claudio
Katz 475BAUM, BRUCE. Rereading Power and Freedom in J. S. Mill. By Wendy Donner 476CARTER, APRIL AND GEOFFREY STOKES, eds. Democratic Theory Today. By Boris
DeWiel 478BARNARD, FREDERICK M. Democratic Legitimacy: Plural Values and Political Power.
By Greg Pyrcz 479ZUCKER, ROSS. Democratic Distributive Justice. By Colin M. Macleod 480TSEBELIS, GEORGE. Veto Players: How Political Institutions Work. By Csaba Nikolenyi
482MAY, CHRISTOPHER. The Information Society: A Sceptical View; and WEBSTER, FRANK, ed. Culture and Politics in the Information Age: A New Politics. By Darin
Barney 483HAMPSON, FEN OLIVER, NORMAN HILLMER AND MAUREEN APPEL MOLOT, eds. Canada
among Nations 2001: The Axworthy Legacy; and HILMER, NORMAN AND MAUREEN APPEL MOLOT, eds. Canada among Nations 2002: A Fading Power. By Tom
Keating 485

Cambodia continues to enjoy robust growth, albeit at a slightly slower pace. Real growth in 2014 is estimated to have reached 7.0 percent. The garment sector, together with construction and services, in particular finance and real estate, continues to propel growth. However, there are signs of weaknesses in garment and agricultural production that are slightly slowing growth. Overall macroeconomic management remains appropriate. Fiscal consolidation continues with further improvements in revenue collection resulting from enhanced administration. Poverty continues to fall in Cambodia (poverty headcount rate in 2012 was 17.7 percent) although the pace of poverty reduction has declined significantly. Cambodia's real growth rate is expected to moderate to 6.9 percent in 2015 and 2016, as it confronts stronger competition in garment exports, continued weak agriculture sector growth, and softer growth in the tourism sector. Recent developments include: the garment sector continues to be one of Cambodia's main engines of growth, the external position remains stable, supported by healthy foreign direct investment inflows, underpinning the overall macroeconomic stability, Exchange rate targeting continues to support price stability, inflation has eased significantly with continuing depressed food prices and the recent decline in oil prices, and financial deepening continues, supporting economic expansion as deposit and credit growth accelerated quickly in 2014.

Идея верховенства права определяется сегодня во всем мире одной правовой культурой, той, в которой нечто провозглашается правом ex post facto (как в английском общем праве) или в силу политического прагматизма правовые нововведения в правосудии зависят от избранных представительных органов (как в США). Более того, верховенство права, которое используется как политический слоган, приводит к идеократической идеализации. Верховенство права, воплощая инструментальную ценность (даже если международные группы влияния фундаментализуют ее), представляет определенную культуру в игре вызовов и ответов hic et nunc (даже если глобализм универсализирует ее). Развиваясь в разных местах и в разное время, оно не может быть чем‑то большим, чем ряд живых культур заинтересованных стран, основанных на цивилизующем и гума-низирующем идеале, который эволюционирует исторически. Право как совокупность ценностей, подлежащих защите, одновременно сталкивается с конфликтом ценностей в повседневном правоприменении, что обычно требует взвешивания и балансирования в поиске компромиссного решения. Не отстаивая абсолютизм «все или ничего», односторонность или гомогенизацию, стоит все же отметить, что превращение правовой определенности в идола (как это сделал Конституционный Суд Венгрии) или подчинение действий правительства судебному или правозащитному контролю может обернуться принесением в жертву справедливости при поддержке народа и исчезновение raison d'être.Более того, фетишизация собственной гомогенности может исказить преимущества, которым она стремится служить. Глобализированная власть судей пытается монополизировать всемирный учебный процесс, отделяя местные события от их естественного контекста, чтобы навязать себя. В конце концов, вопрос о том, кто может овладеть правом, является решающим при оценке вмешательства международных органов и Европейского Союза в местные дела под лозунгом верховенства права. ; The Rule of Law idea is defined worldwide by one single legal culture today, the one in which declaration of what the law is is done ex post facto (as in English common law) or in the case of political pragmatism which relocates legal innovation from elected representative bodies to the administration of justice (as in the USA). Moreover, Rule of Law used as a politicalcatchword results in ideocratic idealisation. Rule of Law, embodying instrumental value (even if international pressure groups fundamentalise it), represents a particular culture in the play of hic et nunc challenges and responses (even if globalism universalises it). Developed under varied conditions particular to place and time, it cannot be more than a series of living cultures of the countries concerned, based on a historically evolving civilising and humanising ideal. Law as an aggregate of values to be defended equally faces values that conflict with one another in dailyenforcement, crying for weighing and balancing in a compromise solution at most. Far from standing for all-or-nothing absolutism, onesidedness or homogenisation – idolising legal certainty (as the Hungarian Constitutional Court did) or subjecting government action to judicial or human rights control – may sacrifice justice, with popular support and raison d'être vanishing. Moreover, fetishising its own homogeneity may distort the merits it claims to serve. A globalising judgeocracy tries to monopolise the worldwide learning process while isolating local developments from theirnatural context, in order to enforce its own creation. After all, the quest for those who can master the law is crucial in assessing the interventionism of either international agencies or the European Union in local issues under the aegis of the Rule of Law. ; Ідея верховенства права визначається сьогодні в усьому світі однією правовою культурою, тією, в якій дещо проголошується правом ex post facto (як в англійському загальному праві) або в силу політичного прагматизму правові нововведення у правосудді залежать від обраних представницьких органів (як у США). Більш того, верховенство права, що використовується як політичний слоган, призводить до ідеократичної ідеалізації. Верховенство права, втілюючи інструментальну цінність (навіть якщо міжнародні групивпливу фундаменталізують її), представляє певну культуру у грі викликів і відповідей hic et nunc (навіть якщо глобалізм універсалізує її). Розвинене в різних місцях і в різні часи, воно не може бути чимось більшим, ніж низка живих культур зацікавлених країн, заснованих на такому, що еволюціонує історично, цивілізуючому та гуманізуючому ідеалі. Право як сукупність цінностей, які підлягають захисту, водночас стикається з конфліктом цінностей у щоденному правозастосуванні, що зазвичай вимагає зважування та балансування в пошуку компромісного рішення. Не відстоюючи абсолютизм «все або нічого», однобічність або гомогенізацію, варто все ж зазначити, що перетворення правової визначеності на ідола(як це зробив Конституційний Суд Угорщини) або підпорядкування дій уряду судовому або правозахисному контролю може обернутись принесенням у жертву справедливості за підтримки народу і зникнення raison d'être. Більш того, фетишизація власної гомогенності може викривити переваги, яким вона прагне служити. Глобалізована влада суддів намага-ється монополізувати всесвітній навчальний процес, відокремлюючи місцеві події від їх природного контексту, щоб нав'язати себе. Зрештою, питання про те, хто може опанувати право, є вирішальним при оцінці втручання міжнародних органів та Європейського Союзу в місцеві справи під гаслом верховенства права.

Идея верховенства права определяется сегодня во всем мире одной правовой культурой, той, в которой нечто провозглашается правом ex post facto (как в английском общем праве) или в силу политического прагматизма правовые нововведения в правосудии зависят от избранных представительных органов (как в США). Более того, верховенство права, которое используется как политический слоган, приводит к идеократической идеализации. Верховенство права, воплощая инструментальную ценность (даже если международные группы влияния фундаментализуют ее), представляет определенную культуру в игре вызовов и ответов hic et nunc (даже если глобализм универсализирует ее). Развиваясь в разных местах и в разное время, оно не может быть чем‑то большим, чем ряд живых культур заинтересованных стран, основанных на цивилизующем и гума-низирующем идеале, который эволюционирует исторически. Право как совокупность ценностей, подлежащих защите, одновременно сталкивается с конфликтом ценностей в повседневном правоприменении, что обычно требует взвешивания и балансирования в поиске компромиссного решения. Не отстаивая абсолютизм «все или ничего», односторонность или гомогенизацию, стоит все же отметить, что превращение правовой определенности в идола (как это сделал Конституционный Суд Венгрии) или подчинение действий правительства судебному или правозащитному контролю может обернуться принесением в жертву справедливости при поддержке народа и исчезновение raison d'être.Более того, фетишизация собственной гомогенности может исказить преимущества, которым она стремится служить. Глобализированная власть судей пытается монополизировать всемирный учебный процесс, отделяя местные события от их естественного контекста, чтобы навязать себя. В конце концов, вопрос о том, кто может овладеть правом, является решающим при оценке вмешательства международных органов и Европейского Союза в местные дела под лозунгом верховенства права. ; The Rule of Law idea is defined worldwide by one single legal culture today, the one in which declaration of what the law is is done ex post facto (as in English common law) or in the case of political pragmatism which relocates legal innovation from elected representative bodies to the administration of justice (as in the USA). Moreover, Rule of Law used as a politicalcatchword results in ideocratic idealisation. Rule of Law, embodying instrumental value (even if international pressure groups fundamentalise it), represents a particular culture in the play of hic et nunc challenges and responses (even if globalism universalises it). Developed under varied conditions particular to place and time, it cannot be more than a series of living cultures of the countries concerned, based on a historically evolving civilising and humanising ideal. Law as an aggregate of values to be defended equally faces values that conflict with one another in dailyenforcement, crying for weighing and balancing in a compromise solution at most. Far from standing for all-or-nothing absolutism, onesidedness or homogenisation – idolising legal certainty (as the Hungarian Constitutional Court did) or subjecting government action to judicial or human rights control – may sacrifice justice, with popular support and raison d'être vanishing. Moreover, fetishising its own homogeneity may distort the merits it claims to serve. A globalising judgeocracy tries to monopolise the worldwide learning process while isolating local developments from theirnatural context, in order to enforce its own creation. After all, the quest for those who can master the law is crucial in assessing the interventionism of either international agencies or the European Union in local issues under the aegis of the Rule of Law. ; Ідея верховенства права визначається сьогодні в усьому світі однією правовою культурою, тією, в якій дещо проголошується правом ex post facto (як в англійському загальному праві) або в силу політичного прагматизму правові нововведення у правосудді залежать від обраних представницьких органів (як у США). Більш того, верховенство права, що використовується як політичний слоган, призводить до ідеократичної ідеалізації. Верховенство права, втілюючи інструментальну цінність (навіть якщо міжнародні групивпливу фундаменталізують її), представляє певну культуру у грі викликів і відповідей hic et nunc (навіть якщо глобалізм універсалізує її). Розвинене в різних місцях і в різні часи, воно не може бути чимось більшим, ніж низка живих культур зацікавлених країн, заснованих на такому, що еволюціонує історично, цивілізуючому та гуманізуючому ідеалі. Право як сукупність цінностей, які підлягають захисту, водночас стикається з конфліктом цінностей у щоденному правозастосуванні, що зазвичай вимагає зважування та балансування в пошуку компромісного рішення. Не відстоюючи абсолютизм «все або нічого», однобічність або гомогенізацію, варто все ж зазначити, що перетворення правової визначеності на ідола(як це зробив Конституційний Суд Угорщини) або підпорядкування дій уряду судовому або правозахисному контролю може обернутись принесенням у жертву справедливості за підтримки народу і зникнення raison d'être. Більш того, фетишизація власної гомогенності може викривити переваги, яким вона прагне служити. Глобалізована влада суддів намага-ється монополізувати всесвітній навчальний процес, відокремлюючи місцеві події від їх природного контексту, щоб нав'язати себе. Зрештою, питання про те, хто може опанувати право, є вирішальним при оцінці втручання міжнародних органів та Європейського Союзу в місцеві справи під гаслом верховенства права.

Chen Wang,1,* Peng Fang,2,* Ya Li,1,* Lin Wu,2,* Tian Hu,3 Qi Yang,4 Aiping Han,5 Yingjuan Chang,1 Xing Tang,1 Xiuhua Lv,1 Ziliang Xu,1 Yongqiang Xu,1 Leilei Li,1 Minwen Zheng,1 Yuanqiang Zhu1 1Department of Radiology, Xijing Hospital, Fourth Military Medical University, Xi'an, People's Republic of China; 2Department of Military Medical Psychology, Air Force Medical University, Xi'an, People's Republic of China; 3Department of Radiology, Yan'an University Affiliated Hospital, Yan'an, People's Republic of China; 4Department of Radiology, Affiliated Hospital of Shaanxi University of Traditional Chinese Medicine, Xianyang, People's Republic of China; 5Imaging Diagnosis and Treatment Center, Xi'an International Medical Center Hospital, Xi'an, People's Republic of China*These authors contributed equally to this workCorrespondence: Yuanqiang Zhu, Department of Radiology, Xijing Hospital, Fourth Military Medical University, No. 127 West Changle Road, Xi'an, 710032, People's Republic of China, Tel/Fax +86-29-84775415, Email Zhu_YQ_fmmu@163.com Minwen Zheng, Department of Radiology, Xijing Hospital, Fourth Military Medical University, No. 127 West Changle Road, Xi'an, 710032, People's Republic of China, Tel/Fax +86-29-84771938, Email zhengmw2007@163.comBackground: Large individual differences exist in sleep deprivation (SD) induced sustained attention deterioration. Several brain imaging studies have suggested that the activities within frontal-parietal network, cortico-thalamic connections, and inter-hemispheric connectivity might underlie the neural correlates of vulnerability/resistance to SD. However, those traditional approaches are based on average estimates of differences at the group level. Currently, a neuroimaging marker that can reliably predict this vulnerability at the individual level is lacking.Methods: Efficient transfer of information relies on the integrity of white matter (WM) tracts in the human brain, we therefore applied machine learning approach to investigate whether the WM diffusion metrics can predict vulnerability to SD. Forty-nine participants completed the psychomotor vigilance task (PVT) both after resting wakefulness (RW) and after 24 h of sleep deprivation (SD). The number of PVT lapse (reaction time > 500 ms) was calculated for both RW condition and SD condition and participants were categorized as vulnerable (24 participants) or resistant (25 participants) to SD according to the change in the number of PVT lapses between the two conditions. Diffusion tensor imaging were acquired to extract four multitype WM features at a regional level: fractional anisotropy, mean diffusivity, axial diffusivity, and radial diffusivity. A linear support vector machine (LSVM) learning approach using leave-one-out cross-validation (LOOCV) was performed to assess the discriminative power of WM features in SD-vulnerable and SD-resistant participants.Results: LSVM analysis achieved a correct classification rate of 83.67% (sensitivity: 87.50%; specificity: 80.00%; and area under the receiver operating characteristic curve: 0.85) for differentiating SD-vulnerable from SD-resistant participants. WM fiber tracts that contributed most to the classification model were primarily commissural pathways (superior longitudinal fasciculus), projection pathways (posterior corona radiata, anterior limb of internal capsule) and association pathways (body and genu of corpus callosum). Furthermore, we found a significantly negative correlation between changes in PVT lapses and the LSVM decision value.Conclusion: These findings suggest that WM fibers connecting (1) regions within frontal-parietal attention network, (2) the thalamus to the prefrontal cortex, and (3) the left and right hemispheres contributed the most to classification accuracy.Keywords: sleep deprivation, vulnerability, diffusion tensor imaging, machine learning, psychomotor vigilance task