Suchergebnisse

Nowadays slogans, both as a genre of journalistic discourse and as a means of mass propaganda, have been brought back to life. Slogans that represent some particular corps stand out among contemporary official social movements. The content of the slogans of the "Union of paratroopers ofRussia" particularly arouse the interest of a linguist. The authors carry out a comparative analysis of these slogans and Soviet war time slogans, which allows one to set out some peculiarities of political propaganda texts of the Soviet past and today. The slogans found in the text of the social movement make up a source to form a journalistic store and attributes of social movements inRussiaat the end of the 20th – the beginning of the 21st centuries. In the long term the authors are planning to compile a special dictionary. In general, all lexical units can be divided into several subject groups: slogans that reflect alertness of a paratrooper and slogans that represent certain principles of behavior in peaceful life. Propaganda texts let us distinguish the main characteristics of a paratrooper: exceptionality, patriotism, the highest level of alertness, swiftness of reaction in extreme situations, moral power, focus on success and victory. In peaceful life paratroopers are characterized by resolution, lack of doubt, power decisions, desire to be liked by women. Many Russian military commanders appreciated figurative expressions which still exist in the language and are included in the treasure trove of aphoristics. The legendary commander of airborne troops V. F. Margelov also contributed to these lexical units. A part of modern slogans of airborne troops are utterances that belong to this commander. The number of army slogans is increasing. Along with lexical units that appeared in war time, there still appear new propaganda texts that can briefly express the main idea, for example, Nobody but us! Courage, honour, valour! ; В наши дни лозунг возродился как живой жанр публицистического дискурса, как средство массовой агитации. Среди зарегистрированных современных общественных движений особо выделяются такие, которые представляют какие-либо рода войск. Интерес лингвиста среди них вызывает «Союз десантников России», а именно содержательная часть его лозунгов. Авторы статьи проводят сравнительный анализ данных единиц с советскими лозунгами военных лет, позволяющий выявить специфику использования агитационных политических текстов советского прошлого и современного времени. Лозунги, обнаруженные в результате сплошной выборки из текстов указанного общественного движения, составляют базу для формирования публицистического арсенала и атрибутики общественных движений России конца XX – начала XXI в. В перспективе предполагается создание специального словаря. Условно все единицы можно разделить на несколько тематических групп: лозунги, отражающие боевую готовность десантника, и лозунги, репрезентирующие определенные принципы поведения в мирной жизни. Агитационные тексты позволили выявить основные характеристики воина-десантника: осознание собственной исключительности, патриотизм, непреклонность, высшую степень боеготовности, стремительность реакции в экстремальных условиях, нравственную силу, ориентацию на успех и на победу. В условиях мирной жизни десантникам свойственны решительность, отсутствие сомнений в своем праве на лидерство, силовые решения, стремление нравиться женщинам. Многие русские полководцы ценили силу образных выражений, которые до сих пор функционируют в языке и входят в сокровищницу афористики. Внес свою лепту в эту копилку и легендарный командующий Воздушнодесантными войсками В. Ф. Маргелов. Часть современных лозунгов ВДВ – высказывания, принадлежащие этому военачальнику. Корпус армейских лозунгов пополняется. Наряду с закрепленными в языковом сознании единицами убеждающей коммуникации, возникшими в годы войны, появляются новые современные агитационные тексты, заслуживающие внимания и способные кратко выразить главную идею, например, лозунги Никто, кроме нас!; Мужество, отвага, честь!

В наши дни лозунг возродился как живой жанр публицистического дискурса, как средство массовой агитации. Среди зарегистрированных современных общественных движений особо выделяются такие, которые представляют какие-либо рода войск. Интерес лингвиста среди них вызывает «Союз десантников России», а именно содержательная часть его лозунгов. Авторы статьи проводят сравнительный анализ данных единиц с советскими лозунгами военных лет, позволяющий выявить специфику использования агитационных политических текстов советского прошлого и современного времени. Лозунги, обнаруженные в результате сплошной выборки из текстов указанного общественного движения, составляют базу для формирования публицистического арсенала и атрибутики общественных движений России конца XX начала XXI в. В перспективе предполагается создание специального словаря. Условно все единицы можно разделить на несколько тематических групп: лозунги, отражающие боевую готовность десантника, и лозунги, репрезентирующие определенные принципы поведения в мирной жизни. Агитационные тексты позволили выявить основные характеристики воина-десантника: осознание собственной исключительности, патриотизм, непреклонность, высшую степень боеготовности, стремительность реакции в экстремальных условиях, нравственную силу, ориентацию на успех и на победу. В условиях мирной жизни десантникам свойственны решительность, отсутствие сомнений в своем праве на лидерство, силовые решения, стремление нравиться женщинам. Многие русские полководцы ценили силу образных выражений, которые до сих пор функционируют в языке и входят в сокровищницу афористики. Внес свою лепту в эту копилку и легендарный командующий Воздушно-десантными войсками В. Ф. Маргелов. Часть современных лозунгов ВДВ высказывания, принадлежащие этому военачальнику. Корпус армейских лозунгов пополняется. Наряду с закрепленными в языковом сознании единицами убеждающей коммуникации, возникшими в годы войны, появляются новые современные агитационные тексты, заслуживающие внимания и способные кратко выразить главную идею, например, лозунги Никто, кроме нас!; Мужество, отвага, честь! ; Nowadays slogans, both as a genre of journalistic discourse and as a means of mass propaganda, have been brought back to life. Slogans that represent some particular corps stand out among contemporary official social movements. The content of the slogans of the "Union of paratroopers of Russia" particularly arouse the interest of a linguist. The authors carry out a comparative analysis of these slogans and Soviet war time slogans, which allows one to set out some peculiarities of political propaganda texts of the Soviet past and today. The slogans found in the text of the social movement make up a source to form a journalistic store and attributes of social movements in Russia at the end of the 20 th the beginning of the 21 st centuries. In the long term the authors are planning to compile a special dictionary. In general, all lexical units can be divided into several subject groups: slogans that reflect alertness of a paratrooper and slogans that represent certain principles of behavior in peaceful life. Propaganda texts let us distinguish the main characteristics of a paratrooper: exceptionality, patriotism, the highest level of alertness, swiftness of reaction in extreme situations, moral power, focus on success and victory. In peaceful life paratroopers are characterized by resolution, lack of doubt, power decisions, desire to be liked by women. Many Russian military commanders appreciated figurative expressions which still exist in the language and are included in the treasure trove of aphoristics. The legendary commander of airborne troops V. F. Margelov also contributed to these lexical units. A part of modern slogans of airborne troops are utterances that belong to this commander. The number of army slogans is increasing. Along with lexical units that appeared in war time, there still appear new propaganda texts that can briefly express the main idea, for example, Nobody but us! Courage, honour, valour!

Точно так же как традиционное искусство активно противостояло модернистским экспериментам, отстаивая свою идентичность формальные и эстетические принципы, многие современные художники и критики не могут подвергнуть сомнению такие категории, как жанр, произведение, авторская стратегия, язык высказывания и границы искусства. Несмотря на то что декларации смерти субъекта и смерти автора прозвучали почти 50 лет назад, искусство по-прежнему остается авторским и отстаивает теоретические принципы, которые методологически не соответствуют современной культуре. Тем не менее существуют формы взаимоотношений художника, окружающего контекста и наблюдателя, которые описываются совершенно в других категориях и претендуют на то, чтобы быть новыми формами искусства. Наиболее интересный материал для таких форм информационная среда. Традиционные представления не будут считать реакцию на высказывание художника принадлежащей самому произведению, тем более если такая реакция гораздо мощнее самого высказывания. Однако в соответствии с тезисом Ролана Барта (автор умер для того, чтобы возродиться в голове читателя) наблюдатель, зритель воспринимает любое явление вместе с контекстом. Кроме того, само наблюдение может быть творческим актом, не подразумевающим наличие автора, поскольку культура, как неперсонифицированная среда, способна производить события, которые могут быть оценены эстетически и рационально. ; Just as traditional art actively opposed the modernist experiments, asserting its identity formal and aesthetic principles, many of contemporary artists and critics cannot call into question such categories as genre, work, author's strategy, language of the statements and boundaries of art. In spite of the fact that the declaration of the author's death was enunciated almost 50 years ago, art still remains the art of an author and defends the theoretical principles, which methodologically do not correspond to modern culture. However, there are forms of relationships of the artist, the surrounding context and the observer, which are described completely in other categories and pretend to be new forms of art. The most interesting material for such forms is information environment. Traditionally, a reaction to the statement of an artist considered not to belong to his work even if such a reaction is much more powerful than the statement itself. But in keeping with the theme of Roland Barthes (the author died in order to be reborn in the reader's head), the observer perceives any phenomenon together with the context. In addition, observation can be a creative act not implying the presence of the author, because culture as non-personalized environment is capable of producing events, which can be estimated aesthetically and rationally. As an example, the article tells the story of architect Dmitry Chechulin and the posthumous fate of the buildings he built. Those buildings gave rise to a cultural context, the ability to produce new phenomena that have independent value. The Palace of the Soviets was implemented as a swimming pool "Moscow". The project of the Aeroflot office was transformed into the Government House (White House). The project of the skyscraper in the centre of Moscow into the hotel "Russia". The fate of Chechulin demonstrated death of the subject, and the birth of the medium, able to communicate with simulative culture. But this interpretation was not available to the author. One would assume that the author is the one who conceived and interpreted the situation. However, no one can claim it to be the only correct "awareness''. Different observers with their interpretations are also included in the total field of the phenomenon, even those who, in accordance with traditional views, will consider a reaction to the statement of the artist belonging to the product itself.

The article is devoted to the perception of Madrid in diaries, memoirs and letters of British soldiers and officers in the period letters of British soldiers and officers during the stay of Wellington's Army in the Spanish capital. Deals with problems of relations between the British and local residents, aspects of the daily life of British soldiers in Madrid in 1812. ; Статья посвящена восприятию Мадрида в дневниках, мемуарах и письмах британских солдат и офицеров в период пребывания подразделений армии Веллингтона в испанской столице. Рассматриваются проблемы взаимоотношений британцев и местных жителей, отдельные аспекты повседневной жизни британских солдат в Мадриде 1812 г.

The article is devoted to defining the role of thrash metal music in the foundation of extreme heavy music in the late 1980s and early 1990s. Attention focused on the importance of a separate sub-genre of heavy metal music in forming a new style of heavy music, including new vocal techniques, building more complex compositions, and expanding the lyrics' themes. Analyzed the criteria by which extreme heavy music can attribute among other sub-genres of heavy metal and defined thrash metal as a transitional stage between heavy metal and extreme music. The work is interdisciplinary, which manifested in the use of methodological approaches to history and cultural studies. The article examined various areas of development of thrash metal music, particularly the United States, where the phenomenon has appeared; Germany and Switzerland, which differed qualitatively from the American scene; and Brazil, whose musicians have set recording standards for much of the extreme music. The article identified the reasons for the popularity decline of thrash metal in the early 1990s in the context of the general development of rock music and identified the features of the evolution into extreme metal. In addition to the musical component, the article outlined the social and behavioral elements of thrash metal fans during bands' performances, which also formed the image of the extremity of metal music. Special attention in the article is devoted to the Slayer and Megadeth bands, the foundation of controversy in the subject of lyrics, which, in turn, is characterized by extreme metal. Evolving from the New Wave of British heavy metal, American thrash metal develop new features in heavy music, including fast, aggressive riffs, and sharpened the lyrics' themes, primarily political and anti-religious. Rebelled against the dominance of glam metal, thrash metal fans developed their image, which consisted of aggression and appropriate behavior during concerts. Developed in the United States, thrash metal has gained popularity in other parts of the world, whose scenes have developed their characteristics, which, in the future, influenced the formation of extreme heavy music. In the late 1980s, the US radio format shifted the demand for grunge, which supplanted thrash metal from the radio. The sub-genre began to decline and was replaced by death and black metal in the heavy metal music underground. ; Стаття присвячується визначенню ролі треш метал музики у становленні екстремальної важкої музики наприкінці 1980-х – початку 1990-х років. Увага акцентована на значенні окремого суб-жанру хеві метал музики у формуванні нової стилістики важкої музики, зокрема нових вокальних технік, складнішої композиції та розширення тематики текстів. Проаналізовано критерії, за якими можна здійснити атрибуцію екстремальної важкої музики серед інших суб-жанрів хеві металу, також визначено місце треш металу, як перехідного етапу між хеві металом та екстремальною музикою. Робота має міждисциплінарний характер, що виявляється у використанні методичних підходів історії та культурології. У статті розглядаються різні ареали розвитку треш метал музики, зокрема США, де з'явився відповідний феномен; Німеччина та Швейцарія, які якісно відрізнялись від американської сцени, та Бразилія, музиканти якої задали стандарти звукозапису для значної частини екстремальної музики. У статті вказано причини занепаду популярності треш металу на початку 1990-х років у контексті загального розвитку рок музики та визначено особливості його еволюції в екстремальний метал. Окрім музичної складової, у статті окреслено соціально-поведінкові елементи фанатів треш металу під час виступів гуртів, які також склали імідж екстремальності метал музики. Окрему увагу присвячено гуртам «Slayer» та «Megadeth», які заклали основи контроверсійності у тематиці текстів, що, у свою чергу, є характристикою екстремального металу. Еволюціонувавши з Нової хвилі британського хеві металу, американський треш метал розвинув нові риси у важкій музиці, зокрема швидкі агресивні рифи, загострив тематику творів, особливо політичну й антирелігійну. Бунтуючи проти засилля глем металу, прихильники треш металу розробили власний імідж, який полягав у агресивності та відповідній поведінці фанатів під час концертів. Розвиваючись у США, треш метал набув популярності в інших частинах світу, сцени яких склали свої особливості, які, у майбутньому, вплинули на становлення екстремальної важкої музики. Наприкінці 1980-х у радіо-форматі США відбулось зміщення запиту на гранж, який витіснив треш метал з етеру, після чого, суб-жанр, почав занепадати і на його місце в андеграунді важкої музики зайняли дез і блек метал.

The article is devoted to defining the role of thrash metal music in the foundation of extreme heavy music in the late 1980s and early 1990s. Attention focused on the importance of a separate sub-genre of heavy metal music in forming a new style of heavy music, including new vocal techniques, building more complex compositions, and expanding the lyrics' themes. Analyzed the criteria by which extreme heavy music can attribute among other sub-genres of heavy metal and defined thrash metal as a transitional stage between heavy metal and extreme music. The work is interdisciplinary, which manifested in the use of methodological approaches to history and cultural studies. The article examined various areas of development of thrash metal music, particularly the United States, where the phenomenon has appeared; Germany and Switzerland, which differed qualitatively from the American scene; and Brazil, whose musicians have set recording standards for much of the extreme music. The article identified the reasons for the popularity decline of thrash metal in the early 1990s in the context of the general development of rock music and identified the features of the evolution into extreme metal. In addition to the musical component, the article outlined the social and behavioral elements of thrash metal fans during bands' performances, which also formed the image of the extremity of metal music. Special attention in the article is devoted to the Slayer and Megadeth bands, the foundation of controversy in the subject of lyrics, which, in turn, is characterized by extreme metal. Evolving from the New Wave of British heavy metal, American thrash metal develop new features in heavy music, including fast, aggressive riffs, and sharpened the lyrics' themes, primarily political and anti-religious. Rebelled against the dominance of glam metal, thrash metal fans developed their image, which consisted of aggression and appropriate behavior during concerts. Developed in the United States, thrash metal has gained popularity in other parts of the world, whose scenes have developed their characteristics, which, in the future, influenced the formation of extreme heavy music. In the late 1980s, the US radio format shifted the demand for grunge, which supplanted thrash metal from the radio. The sub-genre began to decline and was replaced by death and black metal in the heavy metal music underground. ; Стаття присвячується визначенню ролі треш метал музики у становленні екстремальної важкої музики наприкінці 1980-х – початку 1990-х років. Увага акцентована на значенні окремого суб-жанру хеві метал музики у формуванні нової стилістики важкої музики, зокрема нових вокальних технік, складнішої композиції та розширення тематики текстів. Проаналізовано критерії, за якими можна здійснити атрибуцію екстремальної важкої музики серед інших суб-жанрів хеві металу, також визначено місце треш металу, як перехідного етапу між хеві металом та екстремальною музикою. Робота має міждисциплінарний характер, що виявляється у використанні методичних підходів історії та культурології. У статті розглядаються різні ареали розвитку треш метал музики, зокрема США, де з'явився відповідний феномен; Німеччина та Швейцарія, які якісно відрізнялись від американської сцени, та Бразилія, музиканти якої задали стандарти звукозапису для значної частини екстремальної музики. У статті вказано причини занепаду популярності треш металу на початку 1990-х років у контексті загального розвитку рок музики та визначено особливості його еволюції в екстремальний метал. Окрім музичної складової, у статті окреслено соціально-поведінкові елементи фанатів треш металу під час виступів гуртів, які також склали імідж екстремальності метал музики. Окрему увагу присвячено гуртам «Slayer» та «Megadeth», які заклали основи контроверсійності у тематиці текстів, що, у свою чергу, є характристикою екстремального металу. Еволюціонувавши з Нової хвилі британського хеві металу, американський треш метал розвинув нові риси у важкій музиці, зокрема швидкі агресивні рифи, загострив тематику творів, особливо політичну й антирелігійну. Бунтуючи проти засилля глем металу, прихильники треш металу розробили власний імідж, який полягав у агресивності та відповідній поведінці фанатів під час концертів. Розвиваючись у США, треш метал набув популярності в інших частинах світу, сцени яких склали свої особливості, які, у майбутньому, вплинули на становлення екстремальної важкої музики. Наприкінці 1980-х у радіо-форматі США відбулось зміщення запиту на гранж, який витіснив треш метал з етеру, після чого, суб-жанр, почав занепадати і на його місце в андеграунді важкої музики зайняли дез і блек метал.

The author explores the issue of forming the "pantheon" of the most prominent figures in the history of Kharkiv. To this end, Soviet city guides were analyzed. The names found on the guide pages have been recorded in the appropriate database. The author stated the principles of construction of this database and possible interpretations of the obtained results. It contains two fields - "faces" and "mentions". In the first box, those names found on the guide pages were recorded, and in the second box, those ratings that accompany a specific name were recorded. Along with fixing a person's name, a social or professional characteristic (scientist, military, architect, statesman, etc.) was also mentioned. In the "mention" field, depending on the nature of the mention of a person, a coefficient was stated: if the name was mentioned without a rating, it is a factor # 1 (1 point), a combination with such epithets as "known", "prominent" and the like – a factor # 2 (2 points), more or less a detailed characteristic of the activity, first of all from the point of view of impact on the development of the city – factor # 3 (3 points). As a result, it allowed to create a certain hierarchical name system and to separate "TOP-10" of them. In the long run, it will allow you to see a system of names in the dynamics, when some persons will fall out of the list of leaders at certain periods and others will be included in this list. It will also be important to capture changes in terms of increasing or decreasing attention to a particular category of people (social and professional characteristics). In total, more than 650 people were included in the database. The author concluded that in the early 20th century the guides less mentioned statesmen and local administrators, and more of artists, architects, and scientists. Also, the article states that in the late 19th and early 20th centuries the list of "local heroes" in Kharkiv has just begun to form. This can be explained by the absence of some known persons in the TOP-10 list. This is partly due to the fact that the guide genre itself has not yet been completed, and the first guides rather resembled information directories and were thematically imbalanced. Nevertheless, this material can be used in studying the initial stage of assembly of the "Kharkiv Pantheon". ; У центрі уваги автора перебуває проблема формування «пантеону» найвидатніших постатей в історії Харкова. З цією метою були проаналізовані дорадянські путівники по місту. Імена, які трапляються на сторінках путівників, заносилися у відповідну базу даних. У статті зазначені принципи побудови цієї бази даних та можливі інтерпретації одержаних результатів. Вона містить два поля – «особи» і «згадки». Упершому полі фіксувалися ті імена, які трапляються на сторінках путівників, у другому – ті оцінки, які супроводжують певне ім'я. Разом із фіксацією імені особи зазначалася й соціальна чи професійна характеристика (вчений, військовий, архітектор, державний діяч тощо). У полі «згадки» залежно від характеру згадування тієї чи іншої особи зазначався коефіцієнт: якщо ім'я згадувалося без оцінок – це коефіцієнт 1(1бал), поєднання з такими епітетами, як «відомий», «визначний» та подібні – коефіцієнт 2(2бали), більш-менш докладна характеристика діяльності, передусім з погляду впливу на розвиток міста – коефіцієнт 3(3бали). У підсумку це дозволило створити певну ієрархічну систему імен і виокремити «ТОП-10». Уперспективі це дозволить побачити систему імен у динаміці, коли деякі особи в певні періоди будуть «випадати» з кола лідерів, а інші потрапляти до цього списку. Також важливо буде зафіксувати зсуви в плані збільшення чи зменшення уваги до певної категорії осіб (мається на увазі соціальна та професійна характеристики). Загалом до бази даних потрапила інформація про більше ніж 650осіб. Зроблено висновки про те, що на початку ХХст. у путівниках все менше згадували державних діячів та місцевих адміністраторів, а більше– художників, архітекторів, науковців. Також зазначено, що наприкінці ХІХ– на початку ХХст. список «місцевих героїв» у Харкові лише почав формуватися. Саме цим можна пояснити відсутність деяких відомих осіб у ТОП-10. Почасти це пов'язано також із тим, що й сам жанр путівника ще не оформився остаточно, а перші путівники радше нагадували інформаційні довідники, були тематично незбалансовані. Між тим цей матеріал може бути корисним для вивчення початкового етапу складання «харківського пантеону».

This article describes the referential aspect, grammatical, morphological, and lexical means of the text of the 1918 Constitution of the RSFSR as characteristics of the official functional style. The author aims to describe text elements kept by the official style throughout the 20th century and the ones that were its journalistic variations. The Constitution as a genre fixes a certain position achieved in the economy and politics and has a prescriptive character. A specific feature of the reference of the 1918 Constitution is its declarative nature and the attribution of a chain of situations to the future, which means it was not a statement but a proclamation of intentions. The complexity of the modal status of the text of the 1918 Constitution lies in the combination of modality of obligation and the possibility expressed by verbal predicates in the forms of the future tense, as well as constructions with the noun задача in the meaning of "plan", "planned actions". Additionally, the 1918 Constitution includes a foreign policy aspect. The tasks facing the Third All-Russian Congress of the Soviets concern the space that extends beyond the borders of Russia, since it is a question of victory of socialism in all countries. The 1918 Constitution does not consolidate the already achieved status of society and the state, describing the legal state of the country and society with the help of predicates in the present tense, but declares intentions and goals to be achieved by means of grammatical, modus, and lexical means. Compositionally, the sphere of the future extends to Chapters 1–5, which set forth the fundamental provisions of the law. The vocabulary of the 1918 Constitution is heterogeneous. In the text of the 1918 Constitution, there are three lexical layers: a) units belonging to the official style; b) units inherent mainly in journalistic texts; c) units having synonyms in the official style. In the lexicon of the text, there are terms and units with an official stylistic colouring. The new terms include such nominations as нетрудовые элементы "unemployed elements", беднота "poor people", социализация "socialisation", etc. The article compares two versions of the 1918 Constitution, i.e. the first publication and the text on the ConsultantPlus website. The difference between the two texts lies in the fact that the first publication of the Constitution is characterised by: a) expression conveyed by means of word order; b) abbreviations; c) proper names; all of these are absent from the later version of the Constitution. ; В статье описываются референциальный аспект, грамматические, морфологические, лексические средства текста Конституции РСФСР 1918 г. как характеристики официально-делового функционального стиля. Автор ставит перед собой задачу показать те текстовые элементы, которые официально-деловой стиль сохранил на протяжении ХХ в., и те, которые представляли собой публицистические отклонения от него. Конституция как жанр фиксирует некое достигнутое правовое состояние в экономике и политике и имеет прескриптивный характер. Особенностью референции Конституции 1918 г. является ее декларативность и отнесение ряда ситуаций к плану будущего, т. е. не констатация, а провозглашение намерений. Сложность модального статуса текста Конституции 1918 г. — в соединении модальности долженствования и возможности, выраженной глагольными предикатами в формах будущего времени, а также конструкциями с именем существительным задача в значении 'план', 'планируемые действия'. В текст Конституции 1918 г. введен также внешнеполитический аспект. Задачи, стоящие перед III Всероссийским съездом Советов, затрагивают пространство, простирающееся за пределами границ России, поскольку речь идет о победе социализма во всех странах. Конституция 1918 г. не закрепляет уже достигнутое состояние общества и государства, описывая правовое состояние государства и общества с помощью предикатов в настоящем времени, а декларирует намерения и еще не достигнутые цели с помощью грамматических, модусных и лексических средств. Композиционно сфера будущего распространяется на главы 1–5, в которых излагаются основополагающие положения закона. Лексика Конституции 1918 г. неоднородна. В тексте выделяются три лексических пласта: а) единицы, принадлежащие официальному стилю; б) единицы, присущие преимущественно публицистическим текстам; в) единицы, имеющие синонимы в официально-деловом стиле. В лексическом пласте текста представлены термины и слова с официально-деловой стилистической окраской. К новым терминам можно отнести такие номинации, как нетрудовые элементы, беднота, социализация. В статье сравниваются две редакции Конституции 1918 г.: первая публикация и текст на сайте «КонсультантПлюс». Отличие заключается в том, что в первой публикации основного закона присутствуют а) экспрессия, выраженная с помощью порядка слов; б) аббревиатуры; в) имена собственные; в более поздней версии эти явления устранены.

Introduction. Apart from classical academic musicology, sociology, social anthropology and related disciplines such as sociolinguistics, philology, and cultural studies contributed to the development of research of music and its role in social, interpersonal relations, and individual experiences. The aim of this research is to investigate musical and singing traditions within the context of social relations, historical challenges, and sub-cultures by sociological and social anthropological approaches. In the last decades these research is of relevance for scholars interested in creativity and creative individuals whose impact effect is ambient in current social and political processes. The main tradition can be approached as a socio-cultural phenomenon emerging in the form of sub-culture.Methodology and sources. Methodological b ackground o f t his r esearch i s o f s tructuralfunctional character. Within this framework art and creativity can be approached by various sets of research techniques. Culture of music can be studies both as an object and as a text; hence, textual and contextual approaches are of significance. In result, we can discover reasons motivating people to influence social relations and preconceptions within certain groups and societies. This approach allows the analysis the connections between individual and collective perceptions of people regarding their identities and place in a society. Finally, not only music shapes the context of sociolultural phenomena, but it is the context itself per se. For this paper I used texts and bibliographic data of singers such as follows: Son House, Robert Johnson, Skip James, William Samuel McTell, Edward W. Clayborn.Results and discussion. The analysis of social history of blues in the end of the nineteenth and in the beginning of the twentieth centuries as well as biographies of bluesmen along with the texts of their songs clearly demonstrates poetic motifs, individual and social reflections of different communities. The images such as love and flirt, manqué love, rest from hard work, roads, railways, trains, abandoned home with simultaneous lack of home, prison, illness, death and cemetery as well as the demonstration of all the listed images by socially oriented creativity in music, represents deep forms of marginality of those who sing it out in front of respected citizens living normal lives.Conclusion. The material scrutinized in this paper clearly shoes that blues as a genre of music along with bluesmen who are representatives of a certain sub-culture, constitute a coherent social system which can be characterized a s a c ounter-culture. This social and cultural phenomenon in a way we encounter it derived from marginal status of its representatives. This marginal status becomes visible in blues as emotion and soulreflection to a large degree contradictory to the idea of respectable citizens and so-called "right way of life". ; Введение. Вклад, внесенный в изучение музыки широким кругом дисциплин вне академического музыковедения, таких к ак социология, антропология, социолингвистика, филология, культурология, способствовал развитию социокультурных исследований о роли музыки в общественных, межличностных отношениях и индивидуальных переживаниях. Целью изучения в статье являются социологические и антропологические исследования музыкально-песенных традиций в контексте социальных отношений, исторических потрясений, субкультур. В последние десятилетия данные исследования представляют научный и методологический интерес для ученых, анализирующих творческую деятельность человека, ее результаты и влияние на изменения в социальных отношениях государств и народов. Блюзовую традицию можно рассматривать как социокультурное явление, и в данном контексте она выступает как контркультура.Методология и источники. Методологическую основу исследования составляет структурно-функциональное направление в социальных науках, в рамках которого искусство, его разновидности и творчество как необходимая деятельность человека могут изучаться целым набором методик. Музыкальная культура может изучаться как объект и как текст, что предполагает наличие соответствующих подходов: текстового и контекстуального. Результатом их использования является выявление смысловых отношений, которые через творческую активность людей влияют на социальные связи и отношения отдельных индивидов, групп, этнических сообществ. Подобный подход позволяет анализировать связь музыки и индивидуальных или коллективных представлений людей, формирование их идентичностей. Музыка и вложенные в нее значения формируют контекст социокультурных явлений, но также музыка сама является их контекстом. В статье использовались тексты и биографические данные таких исполнителей, как Son House, Robert Johnson, Skip James, William Samuel McTell, Edward W. Clayborn.Результаты и обсуждение. В результате изучения и анализа социальной истории блюза конца XIX – начала XX вв., биографий блюзменов, а также текстов исполняемых песен были выявлены ведущие поэтические мотивы, отражающие личностные и социальные отношения представителей данной социальной группы. Такие образы, как любовь-флирт, несчастная любовь, отдых от работы (лучше сбежать от нее), образы сельской дороги Дельты, железнодорожные пути, вокзалы, товарные вагоны, уход из дома и одновременно тоска по его отсутствию, тюрьма, болезнь, смерть и кладбище, и их демонстрация через социально-ориентированное творчество формируют в глазах добропорядочных граждан маргинализацию тех, кто поет об этом.Заключение. Рассмотренный материал наглядно показал, что блюз как музыкальный жанр, а также блюзмены как его исполнители и как носители культуры этого жанра представляют собой слаженную социальную систему, которую можно обозначить как контркультуру. Данный социальный и культурный феномен во многом сложился благодаря маргинальному положению его представителей, что выражалось в первую очередь в том, что блюз – состояние души, которое входило в противоречие с представлениями о респектабельности и «правильном» образе жизни.

У статті на основі значного корпусу документальних матеріалів, переважно вперше введених до наукового обігу, зроблено спробу реконструювання деяких фрагментів біографії одеського вченого-історика А. Г. Готалова- отліба – педагога, історика медієвістики, педагогіки і систем народної освіти багатьох країн світу. У 1920-х – 1950-х рр. вчений брав активну участь у формуванні та розвитку культурного життя в Одесі. Вивчено значний пласт наукової літератури, присвяченої персоні вченого, в якій виявлено значну кількість помилок і неточностей в його біографії. Наукова література представлена значним пластом наративу, присвяченого персоні А. Г. Готалова-Готліба. Серед них є публікації, що мають за змістом різний жанр, характер і тон викладу: інформаційні, абсолютно-ідеалістичні, публіцистично-викривальні і раціонально-аналітичні. Серед понад двох десятків публікацій тільки шість, написані з використанням значного корпусу історичних джерел, із застосуванням критичного підходу до них, без видимого бажання авторів прикрасити біографію А. Г. Готалова-Готліба і возвеличити його особистість. Для написання статті були використані архівні матеріали, які відклалися і зберігаються у документальних сховищах Одеси, Києва і Москви, що дозволило внести правки та уточнення до біографії професора. Введені до наукового обігу історичні джерела для представлення нових штрихів реконструкції просопографічного портрета А. Г. Готалова-Готліба надзвичайно різноманітні як за своїм походженням, так і за змістом. Комплексне дослідження історичних джерел дозволяє простежити перманентні процеси в житті А. Г. Готалова-Готліба на тлі драматичних суспільно-політичних і соціально-економічних ситуацій, характерних для Російської імперії / СРСР у першій половині ХХ ст. Внесені уточнення істотно допомагають реконструювати деякі фрагменти його біографії в новому ракурсі, ліквідувати наявні в ній неточності і привнести нові штрихи до просопографічного портрету А. Г. Готалова-Готліба в контексті його приватних і повсякденних практик. Наведені факти біографії А. Г. Готалова-Готліба чітко характеризують його як яскравого представника вченого-конформіста, який під впливом тиску діючих політичних режимів приймав існуючий порядок речей, панівну думку мас, безпринципно і некритично дотримувався домінуючого зразка поведінки. ; In the article, an attempt was made to reconstruct certain fragments of the biography of the Odessa historian A. G. Gotalov-Gotlib, the teacher, historian of medieval studies, pedagogy and public education systems of many countries of the world, based on a considerable body of documentary materials, primarily for the first time introduced into scientific circulation. In the 1920's – 1950's. the scientist took an active part in the formation and development of the cultural life of Odessa. A significant layer of scientific literature devoted to the person of the scientist in which a large number of errors and inaccuracies in his biography. Scientific literature is represented by a significant layer of the narrative dedicated to the person of A. G. Gotalov-Gotlib. Among them there are publications that have a different genre, character and tone of presentation: informational, absolutely idealistic, publicisticaccusatory and rational-analytical. Among more than two dozen publications, only six are written using a significant body of historical sources, using a critical approach to them, without the apparent desire of the authors to embellish the biography of A. G. Gotalov-Gotlib and exalt his personality. Attracted for writing the article, identified archival materials that have been deposited and stored in document stores in Odessa, Kiev and Moscow, allowed to make edits and clarifications in the biography of the professor. The historical sources brought to scientific circulation for presenting new strokes of the reconstruction of the prosopographical portrait of A. G. Gotalov-Gotlib are extremely diverse both in their origin and in their content. A comprehensive study of historical sources makes it possible to trace the permanent processes in the life of A. G. Gotalov-Gotlib against the backdrop of dramatic socio-political and socioeconomic situations typical of the Russian Empire / USSR in the first half of the twentieth century. The amendments made help significantly to reconstruct some fragments of his biography in a new perspective, eliminate the inaccuracies in it and bring new touches to the prosopographical portrait of A. G. Gotalov-Gotlib in the context of his private and everyday practices. These facts biography A. G. Gotapov-Gottlieb clearly describe him as a brilliant representative-conformist scholar who under the influence of existing political regimes pressure took the existing order of things, the prevailing view of the masses, unscrupulously and uncritically followed the dominant pattern of behavior. ; В статье на основе значительного корпуса документальных материалов, преимущественно впервые введенных в научный оборот, сделана попытка реконструкции некоторых фрагментов биографии одесского ученого-историка А. Г. Готалова-Готлиба – педагога, историка медиевистики, педагогики и систем народного образования многих стран мира. В 1920-х – 1950-х гг. ученый принимал активное участие в формировании и развитии культурной жизни Одессы. Изучен значительный пласт научной литературы, посвященной персоне ученого, в которой установлено большое количество ошибок и неточностей в его биографии. Для написания статьи были использованы архивные материалы, которые отложились и сохраняются в документальных хранилищах Одессы, Киева и Москвы, а также позволили внести правки и уточнения в биографию профессора. Внесенные уточнения существенно помогают реконструировать некоторые фрагменты его биографии в новом ракурсе, ликвидировать имеющиеся в ней неточности и привнести новые штрихи к просопографическому портрету А. Г. Готалова-Готлиба в контексте его частных и повседневных практик.

The word hero appears in Greek language with a twofold meaning. On one hand it is used for denoting a divine being, who lived a mortal life, but after doing some great deed deserved to become god. On the other hand, the hero stands for great and brave warrior who is ready to give his life in order to gain immortal glory, and continue to live in the social sphere, in the memory of his descendants. Exactly this epic narrative survived and was exploited many times, as a very convenient and useful pattern in con strutting the ideal of brave warrior, ready to die for his country when necessary. I am going to requisition the relation between two meanings of the word hero, in order to get deeper insight in the meaning of this twofold term in the social and cultural context in which it appears, as a religious concept or as a narrative in war propaganda. ; Реч херој пољављује се у старогрчком у два значења. У једном значењу користи се за означавање дивинизованог бића које је живело животом смртника, али је, због заслуга или неког значајног дела, након смрти заслужило божански статус. Према археолошким изворима, трагови овог култа појављују се од постхомерског доба, тј. од X пре н. е, с тим да херојски култ постаје нарочито популаран од последње четвртине VIII века. Бум откривања херојских гробница и њихово претварање у светилишта коинцидирају са појавом и развојем полиса (држава-градова) у VIII пре н. е. То наводи на закључак да увођење овог култа стоји у вези са променама у домену друштвеног живота и стварањем нове политичке организације. Аргумент у прилог овој тези препознатљив је у природи и функицији хероја, који су статус бесмртника стицали управо захваљујући заслугама за оснивање градова и доношење закона. У том смислу, ови култови су служили као оправдање и подршка за успостављање нове друштвене организације, која се од тог тренутка више није заснивала на крвном и племенском сродству. Једно од питања којима се у раду бавим јесте и то да ли се херојски култ развио из култа предака. Наиме, не ради се само о томе да постоје бројне паралеле између погребних ритуала, култа предака и култа хероја, већ је дошло и до преношења делова ритуалне праксе из једног култа у други. Реч је о агонима, надгробним надметањима која су се одржавала као последња ритуална етапа на сахранама племства. Дакле, паралелно са законима који су рестриктивно утицали на раскош и изразито јавни карактер традиционалних сахрана (прописи су налагали одржавање процесије у рану зору, ограничен број нарикача, умереније приношење жртава), неке су етапе погребног обреда пренете у култ хероја. Како показују истраживања погребних ритуала у античкој Грчкој, контрола над мртвима и ритуалим који су њим посвећени, заправо увек представља и контролу над живима. Оно што је важно нагласити као разлику између култа предака и хероја, то је да се први култ заснива на крвном сродству и вери у божанску моћ предака, а да је други диркетно повезан са политичким променама, са опадањем моћи породичних кланова и са новом државном организацијом, којој је овај култ и требало да послужи као подршка у сфери религије. Иако култ хероја није заснован на крвним везама, социјална фукнција оба култа је идентична – оснаживање друштвеног поретка и религијско оправдање солидарности групе која је загарантована подршком дивинизованих покојника. Друго значење речи херој односи се на чувеног и храброг ратника, који је спреман да положи живот како би стекао бесмртну славу и наставио да живи у социјалној сфери, у сећању својих потомака. Овај епски наратив био је експлоатисан много пута у току грчке историје, послуживши као прикладна матрица за конструисање идеала храброг ратника, спремног да погине за своју отаџбину кад год је то неопходно. Овај наратив је повезан са једним од два концепта смрти која су постојала у античкој Грчкој. Наиме, насупрот идеји да је смрт ужасна и страшна, постојало је и схватање да постоји смрт која је лепа. Управо је то смрт хероја, војника и ратника, по могућству – младог, који, уместо да стари и умире полако, полаже свој живот на олтар отаџбине док је још у пуној снази, стичући на тај начин бесмртност. Нимало не изненађује што је овај идеал настао у епској поезији, која – уосталом – и слави велике подвиге. Не треба заборавити колико је значајна улога била епске поезије у образовању у античкој Грчкој, и то не само због преношења знања, већ пре свега због вредности које је славила, а које су учествовале у обликовању културе и јавног, дакле – политичког живота. Осим у епској поезији слављење херојског идеала може се пронаћи у надгробним беседама на јавним сахранама атинских војника. Чувени пример једне такве беседе је Периклов говор након неуспеле Сицилијанске експедиције у којој је изгинуо велики број Атињана. Ово сухрану је антински државник искористио за мобилизацију нових војних снага и промовисање рата, не жалећи толико за покојницима, колико славећи смрт ратника. Иначе, реторски жанр надгробне беседе се појавио управо у Атини у доба полиса и представља књижевну инвенцију насупротн народној традицији тужбалица. Према антинском предању које је креирано истовремено када и ова врста беседе, одржавањем оваквих говора поштован је "закон предака", премда се потпуно поуздано зна да се радило о иновацији и да је ова флоскула требало да послужи само да би обезбедила кредибилитет новој врсти обраћања на јавним сахранама. Упркос очитој разлици између два значења која је покривала реч херој, несумњиво је да су од доба оснивања полиса, оба хероја била коришћена од стране државе (полиса) и употребљена за политику која је вођена. Анализа представља само део комплексних односа у сфери ритуализације смрти (у историјски омеђеном и у том смислу специфичном културном контексту), једног од највећих табуа живота, који је, као што је то очито у античкој грчкој историји, још од античког доба, као и данас (наравно коришћење механизам и митолошких матрица у ратничкој идеологији, како су то показале изврсне анализе Ивана Чоловића, разликују се у зависности од конкретног културног и историјског контекста) отварао простор за бројне манипулације.

The purpose of our article is to investigate the military periodicals of Odesa in the early twentieth century, in particular, to establish the features of illumination on its pages of military-historical issues. The main sources for us were issues of military periodicals published in Odesa at the beginning of the 20th century. and some press material.A number of circumstances were the prerequisites and driving factors for the publication of military periodicals in the late nineteenth and early twentieth centuries. in the largest center of southern Ukraine: 1. The status of Odesa as the center of a large Odesa military district; 2. Permanent deployment in Odesa of a number of regiments, several military educational establishments; 3. Successful functioning of the printing house of the staff of the Odesa military district for a long time, among the publications, which included works on historical subjects; 4. Increasing attention to the army and navy during and after the war between the Russian and Japanese empires; 5. Increasing attention in the Ministry of Defense to the problem of patriotic education of officers and staff; 6. the general rise of military periodicals in the Russian Empire in the early twentieth century; 7. the formation of an officer subculture, which was reflected primarily in the formation of libraries, the construction of a military center on Spiridonovskaya Street with an army cinema, a library, a dining room, etc.; 8. Widespread celebration in the Russian Empire of several historical events, first of all, the anniversaries of the Battle of Poltava, the Patriotic War of 1812. 9. Accumulation of experience (traditions) of the study of the history of the army and navy in Odesa, which were laid down in the first half of the nineteenth century. 10. Establishment in Odesa in 1908 of the department of the Imperial Petersburg Russian Military Historical Society. 11. The role of the individual in history, as several charismatic, motor, individuals have pushed forward the founding of military magazines.Historical topics were present on the pages of these publications on a regular basis, especially in the Russian Warrior and Motherland. The proportion of historical topics was present exactly in the same order from increase to decrease, in which these three magazines appeared chronologically. Relevant articles should be classified into several groups. The first group consists of general essays on the history of the army and navy, which were published in the Russian Warrior. The second group consists of articles about individual wars, battles, alliances, or generally militaryphenomena by the time of the distant past. Genetically related to this, the second group, there are articles, but we consider it appropriate to distinguish into the third group: articles whose genre can be called using the phrase "modern history", because their authors reflected on the features of hostilities, the causes of defeat of the Russian Empire from Japan. This group refers to the recollections of the participants in this war, which were published on the pages of these editions. The fourth, most numerous, group consists of biographical articles, which revealed the life path of outstanding warlords. At the same time, in a number of other articles that were not purely historical, there was quite often a historical component that was used as edification, teaching historical examples.So, the periodicals of Odesa in the early twentieth century. are a distinct phenomenon in the history of the city's culture, reflecting the subculture of the military, especially the officers. Despite the fact that the level of most articles did not differfundamentally, naturally taking into account their tasks, they performed an important function of promoting history and enlightenment. However, it cannot be said that the authors resorted to falsifications, manipulations with history, and distortions. Their works were well in line with the level of military-historical research of the time. Obviously, from the modern point of view, Russian-imperial patriotism, which has been imbued with all the articles, is unacceptable. However, the experience of publishing such literature should be taken into account, which is an urgent task in today'sUkraine. ; Целью нашей статьи является исследование военной периодики Одессы начала ХХ в., в частности, установление особенностей освещения на ее страницах военно-исторических вопросов. Основными источниками для нас были выпуски военной периодики, издававшейся в Одессе в начале ХХ в. и некоторые материалы прессы.Историческая тематика присутствовала на страницах указанных изданий на постоянной основе, особенно в «Русском воине» и «Родине». Доля исторической тематики присутствовала ровно в таком же порядке от увеличения к уменьшению, в котором хронологически возникали эти три журналы. Соответствующие статьи следует классифицировать на несколько групп. Первуюгруппу составляют общие очерки по истории армии и флота, которые были опубликованы в «Русском воине». Вторую группу составляют статьи об отдельных войнах, битвах, соединениях или вообще военные явления к тому времени уже далекого прошлого. Генетически связанной с этой, второй группой, есть статьи, все же считаем целесообразным выделить в третью группу: статьи, жанр которых можно назвать с помощью словосочетание «современная история», ведь их авторы рефлексировали над особенностями боевых действий, причинами поражения Российской империи от Японии. К этой группе касающиеся воспоминания участников этой войны, публиковавшиеся на страницах этих изданий. Четвертую, самую многочисленную, группу составляют биографические статьи, в которых раскрывался жизненный путь выдающихся военачальников. При этом в ряде других статей, которые не были чисто историческими, достаточно часто присутствовал исторический компонент, который использовался как назидание, обучающие исторические примеры.Итак, военные периодические издания Одессы начала ХХ в. являются отдельным ярким явлением истории культуры города, отражением субкультуры военных, прежде всего офицеров. Несмотря на то, что уровень большинства статей не отличался фундаментальностью, что вполне естественно, учитывая их задачи, они выполняли важнуюфункциюпопуляризации истории, просвещения. При этом их труды вполне соответствовали уровню тогдашних военно-исторических исследований. Очевидно, с современной точки зрения, российскоимперский патриотизм, которым были пропитаны все статьи, является неприемлемым. Однако, должен быть учтен сам опыт издания подобной литературы, что является актуальной задачей в сегодняшней Украине. ; У статті досліджено історію військової періодики Одеси на початку ХХ ст., зокрема висвітлення воєнної історії на їх сторінках. Виявлено та вивчено три періодичні збірники, що видавалися військовими, були присвячені військовим питанням та орієнтовані на військову читацьку аудиторію: «Русский воин», «Родина», «Юнкерские досуги». Зроблено висновок, що у цих виданнях висвітлення історії, передусім військової, займало чільне місце. Головним чином, увага приділялася ювілейним датам та біографіям видатних воєначальників.

The purpose of our article is to investigate the military periodicals of Odesa in the early twentieth century, in particular, to establish the features of illumination on its pages of military-historical issues. The main sources for us were issues of military periodicals published in Odesa at the beginning of the 20th century. and some press material.A number of circumstances were the prerequisites and driving factors for the publication of military periodicals in the late nineteenth and early twentieth centuries. in the largest center of southern Ukraine: 1. The status of Odesa as the center of a large Odesa military district; 2. Permanent deployment in Odesa of a number of regiments, several military educational establishments; 3. Successful functioning of the printing house of the staff of the Odesa military district for a long time, among the publications, which included works on historical subjects; 4. Increasing attention to the army and navy during and after the war between the Russian and Japanese empires; 5. Increasing attention in the Ministry of Defense to the problem of patriotic education of officers and staff; 6. the general rise of military periodicals in the Russian Empire in the early twentieth century; 7. the formation of an officer subculture, which was reflected primarily in the formation of libraries, the construction of a military center on Spiridonovskaya Street with an army cinema, a library, a dining room, etc.; 8. Widespread celebration in the Russian Empire of several historical events, first of all, the anniversaries of the Battle of Poltava, the Patriotic War of 1812. 9. Accumulation of experience (traditions) of the study of the history of the army and navy in Odesa, which were laid down in the first half of the nineteenth century. 10. Establishment in Odesa in 1908 of the department of the Imperial Petersburg Russian Military Historical Society. 11. The role of the individual in history, as several charismatic, motor, individuals have pushed forward the founding of military magazines.Historical topics were present on the pages of these publications on a regular basis, especially in the Russian Warrior and Motherland. The proportion of historical topics was present exactly in the same order from increase to decrease, in which these three magazines appeared chronologically. Relevant articles should be classified into several groups. The first group consists of general essays on the history of the army and navy, which were published in the Russian Warrior. The second group consists of articles about individual wars, battles, alliances, or generally militaryphenomena by the time of the distant past. Genetically related to this, the second group, there are articles, but we consider it appropriate to distinguish into the third group: articles whose genre can be called using the phrase "modern history", because their authors reflected on the features of hostilities, the causes of defeat of the Russian Empire from Japan. This group refers to the recollections of the participants in this war, which were published on the pages of these editions. The fourth, most numerous, group consists of biographical articles, which revealed the life path of outstanding warlords. At the same time, in a number of other articles that were not purely historical, there was quite often a historical component that was used as edification, teaching historical examples.So, the periodicals of Odesa in the early twentieth century. are a distinct phenomenon in the history of the city's culture, reflecting the subculture of the military, especially the officers. Despite the fact that the level of most articles did not differfundamentally, naturally taking into account their tasks, they performed an important function of promoting history and enlightenment. However, it cannot be said that the authors resorted to falsifications, manipulations with history, and distortions. Their works were well in line with the level of military-historical research of the time. Obviously, from the modern point of view, Russian-imperial patriotism, which has been imbued with all the articles, is unacceptable. However, the experience of publishing such literature should be taken into account, which is an urgent task in today'sUkraine. ; Целью нашей статьи является исследование военной периодики Одессы начала ХХ в., в частности, установление особенностей освещения на ее страницах военно-исторических вопросов. Основными источниками для нас были выпуски военной периодики, издававшейся в Одессе в начале ХХ в. и некоторые материалы прессы.Историческая тематика присутствовала на страницах указанных изданий на постоянной основе, особенно в «Русском воине» и «Родине». Доля исторической тематики присутствовала ровно в таком же порядке от увеличения к уменьшению, в котором хронологически возникали эти три журналы. Соответствующие статьи следует классифицировать на несколько групп. Первуюгруппу составляют общие очерки по истории армии и флота, которые были опубликованы в «Русском воине». Вторую группу составляют статьи об отдельных войнах, битвах, соединениях или вообще военные явления к тому времени уже далекого прошлого. Генетически связанной с этой, второй группой, есть статьи, все же считаем целесообразным выделить в третью группу: статьи, жанр которых можно назвать с помощью словосочетание «современная история», ведь их авторы рефлексировали над особенностями боевых действий, причинами поражения Российской империи от Японии. К этой группе касающиеся воспоминания участников этой войны, публиковавшиеся на страницах этих изданий. Четвертую, самую многочисленную, группу составляют биографические статьи, в которых раскрывался жизненный путь выдающихся военачальников. При этом в ряде других статей, которые не были чисто историческими, достаточно часто присутствовал исторический компонент, который использовался как назидание, обучающие исторические примеры.Итак, военные периодические издания Одессы начала ХХ в. являются отдельным ярким явлением истории культуры города, отражением субкультуры военных, прежде всего офицеров. Несмотря на то, что уровень большинства статей не отличался фундаментальностью, что вполне естественно, учитывая их задачи, они выполняли важнуюфункциюпопуляризации истории, просвещения. При этом их труды вполне соответствовали уровню тогдашних военно-исторических исследований. Очевидно, с современной точки зрения, российскоимперский патриотизм, которым были пропитаны все статьи, является неприемлемым. Однако, должен быть учтен сам опыт издания подобной литературы, что является актуальной задачей в сегодняшней Украине. ; У статті досліджено історію військової періодики Одеси на початку ХХ ст., зокрема висвітлення воєнної історії на їх сторінках. Виявлено та вивчено три періодичні збірники, що видавалися військовими, були присвячені військовим питанням та орієнтовані на військову читацьку аудиторію: «Русский воин», «Родина», «Юнкерские досуги». Зроблено висновок, що у цих виданнях висвітлення історії, передусім військової, займало чільне місце. Головним чином, увага приділялася ювілейним датам та біографіям видатних воєначальників.

The article is devoted to the Witness – one of the participants in the English-language parliamentary discourse. The role of the Witness as the addressee in the witnesses questioning process is determined. The witnesses questioning process has three stages: the stage of contact setting, contact extension and unlocking. It was found that the activation of the speech activity of the Witnesses in the Parliament of the Great Britain and in the US Congress takes place at all stages of the communicative event. The definition of strategy and tactic is considered. An attempt is made to determine the communicative strategies and tactics of the Witness as an addressee in the witnesses questioning process during the committees' meeting. Comparison of strategic and tactical arsenal of Witnesses in the Parliament of the Great Britain and in the US Congress is made. Thus, the author concludes that the chosen cooperative strategy for speech communication is common to both Witnesses. Tactics of the cooperative strategy realization are common and different. 15 common tactics were identified: tactics of supposition, generalization, clarification, confirmation / consent, providing additional information, rhetorical question, reference / quoting, clarification / reciprocal, correction, fact, objection / disagreement, redirection, ignorance, self-presentation, promise. The tactic of the presentation is identified in the tactic arsenal of the Witness in the Parliament of Great Britain. For the cooperative strategy realization the Witness in the US Congress uses five more tactics, with the exception of the abovementioned tactics common with the Witness in the Parliament of Great Britain, namely the tactic of reaction, request, own understanding, changing the topic focus, approval. The ranking of tactics, which are most often used by Witnesses for the cooperative strategy realization, is determined. Strategies and tactics of speech communication are embodied in speech acts that form discourses (texts) as units of communication. In turn, speech acts are realized by language (lexical, grammatical and stylistic) and non-native means. References1. Andreychuk, N. I. 2011. Semiotyka linhvokulturnoho prostoru Anhliyi kintsia XV – pochatku XVII stolittia. Lviv: Vyd-vo Lvivskoi politekhniky.2. Andrusiak, I. V. 2008. "Leksyka politychnoi korektnosti: nominatyvnyi ta prahmatychnyy aspekty". Suchasnidoslidzhennya z inozemnoyi filolohiyi, 6: 41–46. Uzhhorod: Papirus-F.3. Borisova, Y. N. 1996. "Diskursivnye stratehii v razgovornom dialoge". Russkaya razgovornaia rech kak yavlenie gorodskoy kultury, 21–48. Ekaterinbug: ARGO.4. Butova, I. S. 2011. "Prahmatyko-funktsionalni osoblyvosti politychnoho dyskursu SSHA ta Ukrainy XXI stolittya". PhD diss., Lviv. nats. un-t imeni Ivana Franka.5. Holovan, V. O. 2016. "Moderatsiia katehorychnosti v parlamentskomu dyskursi (na materiali zasidanYevroparlamentu)". PhD diss., Kyyiv. nats. un-t im. Tarasa Shevchenka.6. Demyankov, V. Z. 2002. "Politicheskiy diskurs kak predmet politologicheskoi filologii". Politicheskaia nauka.Politicheskiy diskurs: istoriia isovremennye issledovaniia, 32–43.7. Donets, P. M. 2005. "Natsionalno-kulturna spetsyfika dyskursu". Dyskurs yak kohnityvo-komunikatyvnyi fenomen, 98–232. Kharkiv: Konstanta.8. Issers,O. S. 2012. Kommunikativnye strategii i taktiki russkoi rechi. M.: Izd-vo LKY.9. Karasik, V. I. 2000. "O tipakh diskursa". Yazykovaia lychnost: institutsionalnyi i personalnyi diskurs, 5–20.Volgograd: Peremena.10. Kryvenko, S. O. 2015. "Avtor politychnoho tekstu ta yoho rol u politychnomu dyskursi". Visnyk Dnipropetrovskoho universytetu, 1: 90–98. http://nbuv.gov.ua/UJRN/vdufsp_2015_1_15.11. Kusko, K. YA. 2001. "Problemy dyskursnoyi linhvistyky". Inozemna filolohiya. L.: LNU.12. Matvieyeva, T. V. 2003. Uchebnyislovar: russkyi yazyk, kultura rechi, stilistika, ritorika, 284–285. M.: Flinta; Nauka.13. Ryabokon, H. L. 2005. "Dyskursyvni osoblyvosti internet-publikatsiy debativ brytanskoho parlamentu". PhD diss., Lviv. nats. un-t imeni Ivana Franka.14. Selivanova, O. O. 2011. Linhvistychna entsyklopediia. Poltava: Dovkillya-K.15. Skovorodnikov, A. P. 2004. "O neobkhodimosti razgranicheniia poniatiy «ritoricheskiy priem», «stilisticheskaia figura», «rechevaia taktika», «rechevoi zhanr» v praktike terminologicheskoi leksikografii". Ritorika↔Lingvistika, 5: 5–12.16. Fomenko, O. S. 1998. "Linhvistychnyi analiz suchasnoho politychnoho dyskursu SSHA (90-ti roky XX stolittya)". PhD diss., Kyiv.17. Yashenkova, O. V. 2010. Osnovy teorii movnoi komunikatsii. K.: Akademiya ; Стаття присвячена одному з учасників англомовного парламентського дискурсу – Свідкові. Визначено роль свідка як адресата в процесі опитування свідків. Процес опитування свідків має три етапи – етап контактовстановлення, контактопролонгації та розмикання. Виявлено, що активація мовленнєвої діяльності свідків Парламенту Великої Британії та Конгресу США відбувається на всіх етапах протікання комунікативної події. Розглянуто визначення понять стратегія і тактика. Зроблено порівняння стратегічно-тактичного арсеналу Свідків Парламенту Великої Британії та Конгресу США. Тактики реалізації кооперативної стратегії також є спільними і відмінними. Спільних тактик було виявлено 15, а відмінних – 6. Визначено рейтинг тактик, якими найчастіше послуговуються Свідки для реалізації кооперативної стратегії. Стратегії і тактики мовленнєвого спілкування втілюються в мовленнєвих актах, які, в свою чергу, реалізуються мовними (лексичними, граматичними і стилістичними) і немовними засобами. Джерела та література 1. Андрейчук Н. І. Семіотика лінгвокультурного простору Англії кінця XV – початку XVІІ століття :монографія / Н. І. Андрейчук. – Львів : Вид-во Львівської політехніки, 2011. – 280 с.2. Андрусяк І. В. Лексика політичної коректності: номінативний та прагматичний аспекти / І. В. Андрусяк // Сучасні дослідження з іноземної філології : зб. наук. пр. – Ужгород : ТзОВ «Папірус-Ф», 2008. – Вип. 6. – С. 41–46.3. Борисова И. Н. Дискурсивные стратегии в разговорном диалоге / И. Н. Борисова // Русская разговорная речь как явление городской культуры : сб. науч. трудов / отв. ред. Т. В. Матвеева. – Екатеринбург : АРГО, 1996. – С. 21–48.4. Бутова І. С. Прагматико-функціональні особливості політичного дискурсу США та України ХХІ століття :автореф. дис. … канд. філол. наук : спец. 10.02.04 «Германські мови» / І. С. Бутова. – Львів, 2011. – 23 с.5. Головань В. О. Модерація категоричності в парламентському дискурсі (на матеріалі засіданьЄвропарламенту) : дис. . канд. філол. наук : 10.02.04 / В. О. Головань. – Київ : Київ. нац. ун-т ім. ТарасаШевченка, 2016. – 222 с.6. Демьянков В. З. Политический дискурс как предмет политологической филологии / В. З. Демьянков // Политическая наука. Политический дискурс: история и современные исследования. – М. : ИНИОН РАН, 2002. – № 3. – С. 32–43.7. Донець П. М. Національно-культурна специфіка дискурсу / П. М. Донець // Дискурс як когнітивокомунікативний феномен / під заг. ред Шевченко І. С. – Харків : Константа, 2005. – С. 198–232.8. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи / О. С. Иссерс. – М. : Изд-во ЛКИ,2012. – 304 с.9. Карасик В. И. О типах дискурса / В. И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс : сб. науч. тр. – Волгоград : Перемена, 2000. – С. 5–20.10. Кривенко С. О. Автор політичного тексту та його роль у політичному дискурсі / С. О. Кривенко // Вісник Дніпропетровського університету. Серія : Філософія. Соціологія. Політологія. – 2015. – № 1. – С. 90–98. – [Електронний ресурс]. – Режим доступу : http://nbuv.gov.ua/UJRN/vdufsp_2015_1_15.11. Кусько К. Я. Проблеми дискурсної лінгвістики / К. Я. Кусько // Іноземна філологія : укр. наук. зб. – Л. :ЛНУ, 2001. – 158 c.12. Матвеева Т. В. Учебный словарь: русский язык, культура речи, стилистика, риторика / Т. В. Матвеева. – М. : Флинта: Наука, 2003. – С. 284–285.13. Рябоконь Г. Л. Дискурсивні особливості інтернет-публікацій дебатів британського парламенту : дис. .канд. філол. наук : 10.01.08 / Г. Л. Рябоконь. – Львів : Львів. нац. ун-т ім. І. Франка, 2005.– 276 с.14. Селіванова О. О. Лінгвістична енциклопедія / О. О. Селіванова. – Полтава : Довкілля-К, 2011. – 844 с.15. Сковородников А. П. О необходимости разграничения понятий «риторический прием», «стилистическая фигура», «речевая тактика», «речевой жанр» в практике терминологической лексикографии / А. П.Сковородников // Риторика↔Лингвистика : сб. науч. ст. –Смоленск : СГПУ, 2004. –Вып. 5. –С. 5–12.16. Фоменко О. С. Лінгвістичний аналіз сучасного політичного дискурсу США (90-ті роки ХХ ст.) : автореф. дис. … канд. філол. наук : спец. 10.02.04 «Германські мови» / О. С. Фоменко. – К., 1998. – 18 с.17. Яшенкова О. В. Основи теорії мовної комунікації / О. В. Яшенкова. – К. : Академія, 2010. – 309 с.