Suchergebnisse

SUMMARY: This essay is a contribution to the discussion forum "Mainstream Narratives of Soviet History and the Laughter of Surprise," framed as responses by literary scholars, historians, and political scientists to Sheila Fitzpatrick's essay "Soviet History as Black Comedy." Yuri Slezkine argues that whereas the discrepancy between expectations and reality and the clash between grandiose claims and real-world conditions are universal phenomena, one country has been singled out as the subject of "black comedy" – the Soviet Union. Slezkine asks why we do not have a similar culture of mockery of Western politicians and failed Western claims and ambitions. He explains this discrepancy as based on a sense of relief due to the collapse of the enemy; the insecurity of Western liberalism; and the easiness of laughing at the Other, one who simultaneously embodies witness and difference. Резюме: Это эссе является частью форума "Мейнстримные нарративы советской истории и смех от удивления," в котором литературоведы, историки и политологи реагируют на эссе Шейлы Фитцпатрик "Советская история как черная комедия". Юрий Слезкин считает, что несоответствие ожиданий и реальности, конфликт между грандиозными заявками и реальными условиями жизни – феномен универсальный, однако лишь одна страна, СССР, воспринимается в качестве легитимного объекта "черной комедии". Слезкин ставит вопрос о том, почему не возникла подобная же культура издевки и унижения западных политиков и западных провалившихся амбиций? Причины этого он видит в чувстве облегчения, которое дает наблюдение поверженного врага; в слабости западного либерализма; и в соблазнительности смеха над Другим, который воплощает одновременно "белую идентичность" и отличие.

SUMMARY: Focusing on the culmination of the Karabakh conflict in the so-called 44-day war of 2020 and the final liquidation of the self-proclaimed Republic of Artsakh in September 2023, this article reconstructs the mechanisms of perpetual confrontation in 1988–1923. A product of the competing Armenian and Azerbaijani nationalisms during the late Soviet period, the territorial dispute over the predominantly Armenian-populated region of Azerbaijan formed a cultural mechanism that produced discourses of hatred and counterfactual historical claims. Both sides' fixation on the mythologized past made mutual understanding and compromise impossible, predetermining an equally antagonistic future. Cultural mythologies framed by tropes of Romantic nationalism became primary drivers of the territorial conflict in the late 1980s, when they proved their efficiency in nationalist mobilization. Today, political regimes in Armenia and Azerbaijan entirely rely on thus-produced national mobilization as the foundation of their legitimacy and authority, which makes the conflict insoluble. Today, it is not the contested territory that produces confrontation, but the need to sustain authority within the embraced format of national mobilization that necessitates constant disputes with the neighboring country.

SUMMARY: The article reconstructs the ever-intensifying process of creating national units in the Russian imperial army during World War I. In the summer of 1917, this process reached the stage in which whole army corps were "nationalized," and after September 1917, the entire army started being rearranged on the principle of homogeneous national units. On the one hand, this dynamic was a paradoxical continuation of the Russian authorities' policies over several previous decades, framed by the project of the nationalizing empire. Just as Russia was to be turned into a nation-state of ethnoconfessional Russians, with other peoples considered as minorities with limited civic rights, the imperial army was to evolve into a Russian national army. The heavy losses of the war's first months, which had almost obliterated the well-trained, thoroughly nationalized and indoctrinated prewar military cadres, compelled the Russian high command to expand their nation-centered, nationalist perspective. Pragmatic considerations made them embrace the idea of creating non-Russian national military units, particularly those staffed by the residents of borderlands at risk of foreign invasion. These units demonstrated exceptional motivation for combat and, after the February Revolution of 1917, they were seen as the least susceptible to revolutionary pacifist propaganda. On the other hand, the narrow pragmatic considerations of the high command seeking reliable and motivated troops had crucial political ramifications that were already obvious in 1915: national military units were a first step toward Russia's federalization. Since September 1917, the Provisional Government had embraced this perspective, moving from the spontaneous nationalization of individual military units to a comprehensive reform of the army and to sharing authority with various "military-national organizations." The resources invested in the nationalization of the troops greatly contributed to the strengthening of non-Russian national movements. Резюме: Статья реконструирует развивавшийся по нарастающей процесс создания национальных частей в российской армии в годы Первой мировой войны. Летом 1917 г. началась "национализация" уже целых армейских корпусов, а с сентября 1917 г. вся армия начала перестраиваться по принципу национально-однородных формирований. С одной стороны, эта динамика парадоксальным образом продолжала политику национализирующей империи предыдущих десятилетий. Эта политика преследовала идеал России как национального государства этноконфессиональных русских, оставляя другим народам статус меньшинств с ограниченными гражданскими правами. Соответственно, имперская армия должна была превратиться в русскую национальную армию, не допускающую особых национальных частей. Однако тяжелые потери первых месяцев войны, выкосившие значительную часть хорошо обученных, национально индоктринированных довоенных армейских кадров, вынудили российское верховное командование расширить свою нациецентричную и националистическую перспективу. Прагматические соображения заставили армейское руководство принять идею создания нерусских национальных воинских частей, особенно укомплектованных жителями приграничных территорий в непосредственной близости от линии фронта. Эти части продемонстрировали исключительную боевую мотивацию, а после Февральской революции 1917 года считались наименее подверженными пацифистской пропаганде. С другой стороны, узко-прагматические соображения командования, готового на все ради привлечения на фронт надежных и мотивированных войск, имели далеко идущие политические последствия. Уже в 1915 г. имперским властям было очевидно, что создание национальных воинских частей было чревато в недалеком будущем федерализацией России. С сентября 1917 г. Временное правительство сознательно приняло этот политический сценарий, перейдя от стихийной национализации отдельных воинских частей к комплексной реформе армии и разделению власти с различными "военно-национальными организациями". Ресурсы, вложенные правительством в национализацию войск, во многом способствовали усилению нерусских национальных движений.